Павел Майка - Мир миров [litres]

– Простите, господин старший, – сказала она. – Но я знаю, что вы очень быстро достаете оружие и что верны тому муло . Поэтому я не знаю, что может стрельнуть вам в голову.

– Сара… – простонал он. – И ты против меня? Да что там я? Против здравого смысла! Ты же знаешь, что вы погибнете! План Мирека дает хоть какие-то шансы на успех!

– Вы, городские люди, мало что знаете и мало что понимаете, – цыганка весело улыбнулась. – Вам кажется, что старые времена еще не совсем ушли в прошлое. Но всё не так плохо. Поэтому ты останешься здесь, господин старший. А мы освободим Ванду. Потому что если ее спасение мы доверим плохому человеку и его духам, то Яшек останется с носом. А это его убьет, господин старший. Медленно и жестоко убьет.

– Эффективнее, чем пуля в лоб? Или нож в сердце? Сара, Сара, это не сказка! Вы позволили магии этого места обмануть вас, но это не сказка!

– Утихомирь его, Крушигорушка, только нежно, – сказала чародейка. – Я не могу постоянно сдерживать его магией, мне понадобятся все силы. Вы извините, господин старший, – она погладила Грабинского по щеке, и это было последнее, что он помнил.

Проклятая баба, неужели нельзя было усыпить его каким-то зельем?

Сейчас они все уже, наверное, мертвы. И чародейка, и великан, и Яшек. И, возможно, даже Кутшеба с Шулером, хоть эти как раз казались почти неуязвимыми. Все мертвы.

Но он всё равно шел. Наверное, только для того, чтобы настучать великану по голове, если тот еще жив или, по крайней мере, связан. Ну не для того же, в конце концов, чтобы их спасти или отомстить за них? В одиночку? Ну тогда ему нужно быть либо трезвым, либо еще тупее, чем они.

С собственной глупостью он бороться не умел, но знал, чем вылечить трезвость. Он сделал еще один глоток из бутылки. Лекарство не подействовало – Грабинский шел дальше.

А что ему, в конце концов, было делать одному на Диких Полях?

Когда он дошел до стены, бутылка была пуста. Грабинский с грустью смотрел на опустевший сосуд и думал, что говорит о нем тот факт, что ему понадобилось всего несколько десятков шагов, чтобы выпить столько чертова молока. Потом он бросил не очень вдохновленный взгляд на приоткрытые ворота.

– Как будто ждут меня! – пробурчал он. – Ловушка. Либо подумали, что уже некого бояться, потому что их атаковали законченные идиоты. И один здравомыслящий, но пьяный.

Он достал один из револьверов. Положил палец на курок и осторожно заглянул за створку. Никого не было. Они так пренебрегают опасностью или считают, что поймали уже всех врагов и погнали их на казнь или на свадьбу? А может, и туда, и туда одновременно, потому что кто его знает, как чародей любит забавляться на свадьбах?

Он почти рычал, когда неожиданно на его плечо села сова. Пискнула, как ему показалось, подбадривающе.

– Дорогая, это разрекламированное вранье, что пьяные говорят на всех языках. Я ни фига не понял!

Тогда птица закивала головой, указывая наверх. Грабинский посмотрел в том направлении и заметил тучу птиц, которая собиралась вокруг дворца. Они поднимались темными тучами над крышей, обсели многочисленные террасы и балконы.

– Ты говоришь, что еще не всё потеряно, малыш? – улыбнулся Грабинский.

Он пожалел, что не взял с собой вторую бутылку. Эти несколько глотков из фляжки в кармане куртки – вообще ничего. Да и несколько капель во второй фляжке и какой-то грамм из манерки на поясе тоже большой роли не сыграли.

– Так что, идем? – спросил он у совы, доставая второй револьвер.

Птица охотно закивала головой и искривила клюв. Грабинский мог поклясться – в улыбке.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля, Одинокая гора, Дворец Черномора

Кутшебу не очень-то радовала идея следовать птичьим советам. Но что им оставалось, если на плече у него сидел переводчик, представляющий всю эту неестественно тихую банду. Они совсем недавно убегали от одной птичьей армии, а теперь должны были полагаться на другую?

– Пора! – повторил человеческим голосом ворон, который секунду назад сел ему на плечо, бросил на него грозный косой взгляд и, прежде чем мужчина успел согнать его, прохрипел, что они, честные птицы Диких Полей, помнят о своих обязательствах перед теми, кто когда-то им помог. И что они лучше падут в бою, чем откажутся от своего обещания Яшеку. – Пора!

Птица могла быть одержимым идеалистом, готовым отдать жизнь за ребенка, который давным-давно по доброте душевной бросил крошку какому-то воробушку, но она была права. Действительно было пора.

Кутшеба опорожнил магазин, разбивая оконные стекла, похожие на хрусталь, благодаря чему туча птиц смогла ворваться внутрь. После них в зал вбежали Мирослав с Шулером. Бог не терял времени – он рванулся к алтарю, отбрасывая стражников, склонился над Вандой, погладил ее по голове и продолжал шептать что-то ей на ухо, пока она не ответила коротким кивком. Так они и замерли, обнявшись, как будто вокруг них не разгорался бой.

А мертвецы уже бежали к ним. Птицы безжалостно растерзывали каждое создание, которое имело на себе хотя бы частичку открытой плоти. С упырями и скелетами было чуть хуже. Что еще хуже, Мочка очнулся от удивления и атаковал крылатых нападающих, используя весь свой арсенал. Кутшеба, устремившись к одержимому, толкнул какого-то волкодлака, застрелил троих казаков, после чего поменял магазин на другой, наполненный пулями с именами демонов, населяющих Мочку. Он выстрелил одержимому в голову.

Мочка завыл, упал на колени и повернулся к Кутшебе.

– Это вы? – прошептал он с удивлением. – Именно вы?.. Я думал…

Кутшеба всадил ему в лоб вторую пулю, и вторая плененная душа погибла в белой вспышке. За ней третья и четвертая. Мочка сжимался, плакал и умолял Кутшебу прекратить.

Какой-то мертвяк кинулся на Мирослава и упал, подстреленный.

– Мирек, мать твою, заканчивай церемониться! – закричал из-за спины Грабинский, который как раз в этот момент перешагнул порог зала.

Стреляя почти без перерыва, потому что он перезаряжал барабаны с невероятной скоростью, он пробивался к узникам. Казалось, он даже не целился, однако каждый из его выстрелов разрывал черепа живых и мертвых. Он прервал огонь только на секунду, чтобы освободить связанных, не забыв хорошенько пнуть Крушигора, прежде чем помочь ему.

Черномор смотрел на него умоляюще. Грабинский размозжил голову и ему.

Освобожденный Яшек кинулся к Ванде. Птицы закрывали его собственными телами, но он даже не замечал, как они погибали, принимая направленные на него удары. Он встал напротив Шулера, который все так же игнорировал сражение. Бог прижимал к себе Ванду – молчаливую, растерянную. Когда-то такая полная жизни, сейчас она смотрела на своего приемного отца глазами, в которых не было ничего, кроме пустоты и сожаления.