Павел Майка - Мир миров [litres]

– Не только мы напали на его след. Кое-кто поговорил с ним и объяснил, что такие аварии не должны происходить вблизи Кракова или Львова.

– Этого достаточно?

Этого было бы достаточно, если бы не дети. Подлец сжег их живьем, чтобы накормить ужасное божество их болью.

– Скажу так, Мирек, я не смогу помочь тебе добраться до него. Найди способ его выманить. Как можно дальше отсюда. Так, чтобы я был не способен тебе помешать.

– Это всё, на что я могу рассчитывать?

– Я тебя не выдал, но они уже знают, что на них кто-то охотится, и дергают за нужные ниточки. Для нас обоих будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться. На прощание скажу тебе только одно: у каждого есть враги, даже у самого могущественного человека в мире. Найди его врагов, Мирек, потому что сам ты не справишься. Ты для него никто, и я для него никто, и оба мы вместе взятые – тоже никто. Найди кого-то равного ему – может, тогда у тебя и получится.

– Посоветуешь кого-то? – спросил Кутшеба, вставая.

– Я? Я не знаю таких влиятельных людей. Но я бы на твоем месте обратил внимание на краковского марсианина. Я где-то читал, что Якубовский когда-то выжил его из Городского совета.

Кутшеба кивнул.

И ушел.

Не прощаясь.

– И пожалуйста, если снова захочешь оставить за собой гору трупов, сделай это настолько далеко, чтобы я ее не увидел! – прокричал ему вслед Корыцкий.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля, Одинокая гора

Одиннадцать тел в белых платьях, с закрытыми фатой лицами, окружало стол, превращенный в алтарь, на котором лежала распростертая двенадцатая невеста. Ладони убитых девушек были прибиты к белой столешнице, а тела разложены словно лучи, расходящиеся от стола. В этом круге всё еще зияла дыра – место для последней жертвы.

Черномор ругался, вопил, но толком ничего не мог сказать. Привязанный к стулу, лишенный бороды, он был бессилен. Все его слуги теперь слушались нового господина, чародея, который оказался сильнее Черномора.

Мочка кружил вокруг стола верхом на огромном волке со светло-золотыми глазами.

Он рассказывал зверю о своем видении, о могуществе технологий, соединенных с магией. Проклинал своих спутников, предавших его тогда, испугавшись силы Вековечной Пущи и беспечно бросив «Баторий». Кутшеба не обращал на него внимания.

Он был занят привязанными рядом с Черномором Крушигором, Сарой и Яшеком. Грабинского среди них не было. Погиб? При этой мысли Мирослав почувствовал тень сожаления. Кем для него был этот старый железнодорожный служащий? Лишь напоминанием о тех временах, когда он из сравнительно счастливого человека превращался в мстителя, лишенного иллюзий. Грабинский – это последнее звено, связывавшее его с прошлой жизнью, последний человек, который знал и помнил его другим. Если он умер, может, это и к лучшему. Особенно, если он умер сражаясь. Наверное, лучше так, чем из-за водки.

Но как это могло произойти?

– Яшек… – Шулер подкинул идею. – Яшек мог выкинуть какой-нибудь финт.

Они следили за происходящим, прячась на террасе. Черномор снабдил свой дворец таким количеством террас, балконов с фикусами и внешними винтовыми лестницами, что, все вместе взятые, они создавали отдельный мир. Судя по отходам, жили там главным образом птицы. Часть из них, в основном всякая мелюзга, вместо того чтобы спать, как положено дневным птицам, собралась сейчас вокруг бального зала, который Мочка превратил в нечто напоминающее святилище. Они тихо щебетали, как будто старались переговариваться на своем птичьем подобии шепота. Некоторые бросали многозначительные взгляды на Кутшебу, но ни он, ни Шулер не понимали птичьего языка. Все внимательно следили за событиями в зале.

– Надо что-то делать, – настаивал бог, и мара с ним соглашалась.

Надо. Но что? Нахрапом ворвавшись внутрь, они могли в лучшем случае просто погибнуть. Даже сил Шулера не хватило бы на всех солдат Мочки. А ему сейчас служили и большие исступленные медведи, и дикие псы, и ожившие скелеты, и мертвецы. А также люди, казаки из проклятой сотни, одетые во всё черное, вооруженные саблями, украшенными человеческими костями. Все они собрались в импровизированном святилище.

– Мне кажется, он не собирается ее убивать, – Мирослав попытался успокоить Шулера.

– Разумеется, нет, – Бог буквально затрясся. – Он знает, кто она. Он хочет запятнать ее человеческой жертвой. Ему это почти удалось. Не хватает только еще одной! Убьет еще одну девушку, закончит ритуал, и моя Ванда…

«Еще одну девушку», – повторил Кутшеба мысленно. Он лихорадочно думал. Какое это имеет значение? Много ли осталось сейчас в Ванде от той радостной госпожи, которую двое хранителей соорудили из разбитой психики ребенка и частичек божественных душ? У нее на глазах убито одиннадцать девушек, даже одной было бы достаточно. Но мог ли бог это понять? Шулеру, очевидно, казалось, что мир – это прежде всего магия и ритуалы, что всё можно заколдовать и расколдовать, а психика – это лишь еще одно заклятие. Был ли он прав? Может, он снова вылечит Ванду магией, если Мочка не закончит свой ритуал? В конце концов, может, у них нет этой двенадцатой девушки? Черномор собрал вокруг Ванды только одиннадцать девушек, чтобы спрятать ее от Мочки. Откуда он возьмет двенадцатую? Или у этого проклятого мага были тут какие-то служанки? Но какая же жертва из служанки?

Что за глупые мысли? Как будто они должны были спасти эту девушку. Ворваться туда, стреляя вслепую?

Мочку Кутшеба еще мог бы убить. Прежде чем они отправились в путь, он вытряс из Новаковского имена демонов, которые населяли одержимого. Во время путешествия он терпеливо царапал эти имена на серебряных пулях, и сейчас в его распоряжении было два магазина пуль, убийственных для всех демонов, населявших тело и душу бывшего капитана «Батория». Но что произойдет после того хаоса, который вызовет смерть Мочки? Останется еще его армия. Как ее одолеть?

Времени на рассуждения у Мирослава уже не оставалось, потому что Мочка решил проблему отсутствующей жертвы. Он крикнул своим людям, и они потянули к алтарю Сару. Связанная, с кляпом во рту, цыганка не могла защищаться. Даже если она и бормотала под кляпом какие-то заклятия, все ее усилия были тщетны. Крушигор яростно дергался, но не мог разорвать узы. Яшек плакал.

Мочка, триумфально улыбаясь, подъехал к Саре на волке, намереваясь прибить ее руки к столу, а потом перерезать ей горло.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля

– Я бы сам перерезал горло этому петуху, – размечтался Чус. – Эта зараза постоянно на меня пялится, как будто хочет что-то мне сделать.