Дмитрий Миконов - Отмеченный сигилом [litres]

Над головой оглушительно хлопнуло, будто при сильной грозе, и Ишкины ноги сами оторвались от пола, промелькнув перед собственным носом будто чужие. Кулем шлепнувшись на что-то мягкое и податливое, парнишка попытался ползти в сторону входной двери, где розовой полосой маячило вечернее небо…

Куда там! Нечто тяжелое и беспощадное вновь настигло его; довольно урча, отбросило к противоположной стене и, через яркую вспышку боли, окунуло сознание паренька во тьму.

…Заночевав в бескрайних трясинах, небесное светило сделало привычный оборот вокруг Континента и вновь нависло над безымянным хутором, расположенным на самой границе Приланского леса. Здесь все опять шло ленивой до безысходности чередой: по двору слонялась живность, бондарь меланхолично помахивал топором, а его беременная жена не показывалась из дома.

Даже Ишки до сих пор не хватились в деревне: мать третий день гнула спину в поле, отрабатывая долг мельнику, а дядька обретался в местной корчме, напрочь позабыв о сыне сестры. Так бы и закончился очередной день, если бы на дороге, ведущей к хутору с противоположной от деревни стороны, не появился одинокий путник.

Неопределенных лет мужчина в черном балахоне примостился на относительно сухом пятачке обочины и, печально склонив голову, рассматривал обутки. Покрытые грязью сапоги выглядели так, будто их по очереди пользовал весь сумрачный легион тварей Шуйтара. Подошва еще держалась, но до непоправимого оставалось совсем чуть-чуть.

– Экий сапожник упырь! – с сожалением посетовал хозяин сапог, пытаясь стряхнуть налипшую грязь. – А ведь я целых пять лир за них отдал! Хорошо еще, что свои приберег. – Мужчина с любовью похлопал ладонью по вещевой суме, висевшей на тощем плече.

Щуплый на вид, он тем не менее выглядел весьма обстоятельно и вблизи мог вполне сойти за городского аптекаря или, на худой конец, сельского доктора. Глубоко посаженные умные глаза внимательно осматривали хутор через круглые окуляры, удерживаемые на горбатой переносице специальным зажимом. Тонкие губы то изгибались в ухмылке, то превращали ее в отталкивающий оскал. Резкие и непроизвольные движения наводили на мысль о полученной в прошлом серьезной травме.

Странник опирался на добротную палку, явно рассчитанную не только на одичалых собак. Помимо собственных сапог его весьма заинтересовал хутор – по большей части своим отдаленным расположением. А вот в деревеньку, лежащую ниже, за черной рощей, соваться было опасно: не ровен час, на вездесущих монахов Воритара наткнешься…

– В следующий раз нужно попробовать сапоги из кожи монашка сварганить, – вслух задумчиво подумал «аптекарь» и остервенело плюнул в ближайшую лужу. – Курва!

Отраженное небо возмущенно всколыхнулось от подобного хамства, но быстро успокоилось, ощутив исходящее от путника дыхание Шуйтара. А тот перехватил поудобнее дорожный посох и, поправив висевшую на плече торбу, размашисто зашагал к негостеприимно закрытым воротам.

Стучать палкой по воротине пришлось долго, зато дырка в ней – от выпавшего сучка – позволила провести первичную рекогносцировку. Подворье выглядело запущенным, но хозяйственные постройки активно использовались. Грязный двор, кое-где прокинуты доски, позволяющие хуторянам пройти, не испачкав ноги. Путнику показалось, что здесь обитало не менее пяти человек. Скорее всего, хозяин с женой и детьми.

Наконец из-за сарая показалась долговязая фигура, и Язьва – именно так звали этого человека – отступил на пару шагов назад, всем своим видом делаясь похожим на усталого путника. Для разнообразия он хотел попробовать попасть внутрь естественным путем.

Гулко стукнула приставляемая лестница, и над частоколом возникла растрепанная черноволосая голова с изъеденным оспой лицом и всклокоченной бородой. Маленькие свиные глазки с подозрением уставились на мнимого пилигрима, а тот, в свою очередь, с удивлением ощутил легкое покалывание в шраме на затылке.

Так случалось всегда, когда Язьве грозила опасность.

– Че надо? – наконец выплюнула пару слов голова.

– Д-долог был путь мой, а конец его еще дальше. За горами П-предков хочу милости у тамошних жрецов испросить, для р-рода своего, для детей, почивших… Устал я, да и вечереет уже. С-сразу признал, ты, хозяин – добрый человек! П-пусти сумрак переждать в защите твоей. – Лжепаломник пытался произносить слова нараспев, однако, когда губы сводила судорога, слегка заикался.

Поросячьи глазки бондаря ощупали Язьву с ног до головы, а затем пробежались по дороге за его спиной. Убедившись, что странник путешествует в одиночестве, борода тем не менее почему-то мешкал. То ли что-то не приглянулось ему в паломнике, то ли просто не хотел пускать в дом пришлого человека.

– Дык, это… Деревня там есть. – Возле головы появилась жилистая худая рука и помахала в сторону рощи. – Иди туда.

Язьва не согласился. Исказив губы в улыбке, он вновь заюлил:

– Не гони прочь, отец милостивый! Смотри сюда – обувки мои совсем в негодность пришли, чинить нужно. Боюсь, не дойду до деревни. – В качестве подтверждения Язьва приподнял подол балахона и выставил на всеобщее обозрение худые бугристые ноги и дышащие на ладан сапоги. – Пусти на постой! В сарае соломки насыплешь – благодарен буду! Не дармоед я. Вот! Монеткой серебряной оплачу заботу твою…

Похоже, с этого стоило начать. В глазах бородатого промелькнуло что-то похожее на интерес, и он торопливо буркнул:

– Покажь!

У Язьвы уже чесались руки наказать деревенщину, но пришлось усилием воли растворить гнев в вечерней прохладе. Всему свое время.

– Вот! Смотри, кормилец! – В пальцах лжепаломника мелькнула полоска серебра. Язьва специально покрутил ее поближе к носу бондаря, чтобы тот непременно увидел заозерную чеканку, что косвенно должно было подтвердить долгое странствие путника. – За ее половинку, изволь, хозяин, соломы настелить да обедом накормить.

– Будет тебе обед, – после секунды колебаний и с неким странным подтекстом усмехнулась голова над забором.

Прошла еще минута, прежде чем распахнулась одна из створок, и Язьва гордо прошествовал внутрь.

Изнутри хутор также не произвел впечатления на повидавшего виды странника. Серо, грязно. Свиной дух забивал даже слабый отголосок чего-то мясного с кухни. Взгляд Язьвы пробежал по распахнутому настежь сараю с крышей из дерна и задержался на откидной решетке, под углом врезанной в небольшой пригорок. На входе в ледник висел большой черный замок.

На хуторе было подозрительно тихо. Кроме хозяина и крупной женщины, промелькнувшей в дверном проеме избы, странник никого не увидел. Может, остальные в деревенскую корчму отправились?