Дмитрий Миконов - Отмеченный сигилом [litres]

Пока десятник тренировался, из-за ближайшей кибитки выглянул старший приказчик Фабио. В его руке виднелся длинный ивовый прут. Скорчив озорное лицо, он принялся осторожно подкрадываться, предполагая огреть гибким «оружием» джараха по спине. По-стариковски высоко поднимая колени, вашуйец старался не издавать звуков и искренне считал, что достаточно незаметен. Это была давнишняя забава приятелей. Если старому вашуйцу удавалось провернуть задуманное, что случалось крайне редко, Фабио впоследствии мог долго смаковать победу, радостно собирая морщинки вокруг глаз и кривя одеревеневшее лицо в довольной ухмылке.

Не в этот раз – десятник оказался слишком взвинчен предстоящим сходом глав цехов, чтобы позволить себе быть невнимательным. Боковым зрением приметив долговязую фигуру и поползновения советника негоцианта, он в нужный момент точным ударом хлыста перебил ивовый прут почти у основания, оставив в руке Фабио лишь жалкий огрызок.

Напряжение сыграло злую шутку – слегка перестарался. Отпрянув от неожиданности, старик попятился, запнулся и, потеряв равновесие, шлепнулся на тощий зад, очумело вращая глазами:

– Ну вы даете, господин десятник! Чуть руки не лишился. Вот бы мне так научиться!

– Зачем? – Десятник помог ему подняться и дотронулся пальцем до высокого лба приятеля: – Твои умения – здесь. Не каждому дано собственным разумом столь искусно владеть.

– А за жизнь драться как прикажете? Умными словечками врагов увещевать, пока у них ум за разум не зайдет?

– Так тоже годится! – рассмеялся джарах, пряча плеть в рукав, под специальный ремешок. – Но умению владеть оружием мало обучиться, постоянная практика нужна. А ты с книжкой поваляться горазд. Из пистоли своей давно тренировался стрелять?

– Пороха всего ничего осталось после каменоломни той проклятой! – развел руками и нахмурил густые брови Фабио. – Пока в окрестности Данастской академии не попадем, разжиться вряд ли получится. Я где ни пытался сторговать, все бесполезно! За их цену я целую пушку купить могу. Но зачем она мне, без пороха-то? Говорят, с запада редко стали караваны приходить, в этом все дело.

– Да уж. Как бы нам твоя экономия боком не вышла… Но силища-то какая в оружии вашем! Изобрели ведь умники, земляки твои. Если такими пару сотен солдат вооружить… Только представлю – и дух захватывает, какие дела провернуть смогли бы!

– Да уж говорил вам сотню раз, не меньше: не мы придумали, – сморщил нос Фабио. – Технология из Гаттейского союза пришла, мы только доработали. Да что толку! Для приготовления взрывной смеси ингредиенты особые нужны, в точных пропорциях. От гаттейцев в последнее время вообще ни слуху ни духу, видать, крепко жмут твари Шуйтара их кланы. А на запад, я так понимаю, мы не скоро попадем, да и доведется ли побывать там вообще…

– Сейчас одному многоглазому Невзре известно, что на западе творится, – сплюнул Лаен, невольно вспоминая родные края. – К западу от гор Мальки и до самых топей теперь сплошная вотчина княжны Юлии… Будь моя воля и сила, гнал бы потаскуху до самого Травяного моря… да там и утопил. Как раз с помощью ваших пистолей такое вполне себе можно было бы провернуть. Ладно, что уж там… лучше скажи мне, Фабио, что там с советом?

– Все что нужно, уже сделано. Как только преподобный Мэтью проведет службу во здравие Единого Отражения, собираемся в кибитке негоцианта. – Фабио многозначительно помолчал. – Вы готовы? Полный круг будет, представители всех цехов. А как община изберет негоцианта – его первые решения в основу порядка лягут. Смута грядет, вот чего я опасаюсь. Люди за судьбу переживают, жалованье-то больше некому платить. Вас обсуждают. Прямо с того момента, как негоциантом назвались и перстень предъявили.

– И что говорят? – спросил Лаен, еще не зная, хочет ли он услышать ответ.

– По-разному, – уклонился от прямого ответа вашуйец. – Кто одобряет, кто говорит, ну, что опыта у главы соглядатаев маловато. Что жизни вы не видели толком. Поймите, господин Лаен, вы для большинства – настоящая загадка! С одной стороны, работы черновой не чураетесь, обыденной, караванной. Община это оценила давно. И словом, и делом всегда подбодрите, не обидите, как иногда Алонсо или преподобный. С другой стороны – недавно вы у нас, никто ничего толком о вас не знает, кроме того, что сами сказывали. Переживают люди, как поведете себя, если так случится, что негоциантом станете.

– Друг мой Фабио. – Лаен посмотрел в слезящиеся стариковские глаза и выдал, как на душе лежало: – Поверь, я сам не знаю, нечего людям сказать. Может, пока не поздно, отступиться?

– Даже не думайте об этом! – замахал руками Фабио. – Поймите наконец, если не вы – будет такой раздрай, что про дела наши торговые забыть можно будет надолго! Каждый собственную выгоду искать начнет, уже голоса раздаются, чтобы порядки Фекта Стелайского изменить. Робкие, правда. Но, как говорится, лиха беда начало. Как только народ слабину почувствует и каждый начнет на себя одеяло тащить – всем мало не покажется!

– Да, наверное, ты прав как всегда, – вынужденно согласился Лаен и, склонив голову, оглядел себя. – Пойду сапоги пока вычищу от мха и накидку свежую достану, а то как бродяга, право слово.

– Хорошее дело! – Старик деловито потер сухие ладони. – А я тогда харчей принесу. Негоже на голодный желудок важные вопросы решать. И помните… народ крепкую руку любит, и предсказуемость, чтобы никаких двусмысленностей. Сказанное на совете огромную ценность иметь будет.

– Я учту твои слова, – вздохнул джарах, понимая, что ввязывается в такую авантюру, из которой обратного хода уже не будет. Чтобы разрядить обстановку, он наигранно грубо добавил: – Тащи мне снедь, писарь, да поживее тут!

Не ожидавший такого от старого товарища, Фабио выпучил глаза.

Казалось, что прошло не несколько часов, а целые века. Наконец вокруг кибитки негоцианта кольцом расположились парни Калача, отсекая неуместное любопытство местных. Переодевшись в чистое, будто на собственную казнь, десятник собрался с духом, поднялся по приставной лесенке и решительно прошел внутрь.

Всегда казавшееся просторным помещение оказалось наглухо забито народом, словно сельская церквушка в день приезда архиерея. Главы цехов и те, кто понаглее, стояли в первых рядах у стен. Помощники негоцианта расселись по обе стороны стола, но одно место пустовало. Прекрасно зная каждого из них, будто близкого родственника, Лаен тем не менее сейчас по-новому вглядывался в сосредоточенные и серьезные лица.

Место напротив входа, во главе стола, занимала скорбящая вдова, госпожа Тавия. Ее узкие плечи покрывала траурного цвета шаль, черные как смоль волосы на южный манер были собраны на затылке в тугой хвост. На смуглом лице застыла маска печали и отрешенности. Едва подкрашенные губы складывались в тугую линию, и лишь напряженный взгляд темных миндалевидных глаз выдавал нешуточное волнение.