Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Прогуляйся со мной. Я слышу речку, – сказал Мосси.

– А что, если нет у меня никакого желания…

– Тебе обязательно во всем быть таким сварливым мужем? Пойдем со мной или сиди себе на месте, в любом случае я – иду.

Я нагнал его в реденькой рощице из хилых деревьев с ветками, торчавшими, как колючки. Он по-прежнему шел впереди меня, переступая через мертвые стволы и срубая ветки и кусты.

– И ты чувствуешь мальца? – проговорил он, будто мы продолжали разговор.

– В каком-то смысле. Сказано же, что у меня нюх.

– На кого? – спросил он.

– Скажешь тоже, на кого. Стоит мне запомнить запах мужчины, женщины или ребенка, и нюх мой будет следовать за ним куда угодно, в какую угодно даль, пока носитель запаха не умрет.

– Даже в других землях?

– Случается.

– Я тебе не верю.

– В твоей стране причудливые твари не водятся?

– Ты, значит, себя тварью считаешь?

– И на каждый вопрос ты отвечаешь вопросом.

– Жизнью клянусь, ты меня будто всегда знал. – Мосси хмыкнул. Он споткнулся, я подхватил его за руку, чтоб не упал. Он кивнул благодарно и продолжил:

– Сейчас он где?

– На юге. В Долинго, наверное.

– Мы уже в Долинго.

– Может, в цитадели. Не знаю. Иногда его запах такой сильный, что кажется, будто он рядом, потом, дни спустя, он пропадает, будто бы я от запашка его пробудился. Запах никогда не усиливается и не ослабевает: он просто весь тут несколько дней, а потом весь пропал.

– Причудливая тварь, ничего не скажешь.

– Я человек.

– Я это вижу, Следопыт. – Остановился и надавил мне на грудь, говоря: – Змей.

– Разве не говорят, что у тебя слух хороший?

– Это было не очень забавно.

Ночь скрыла мою улыбку, и я был рад этому. Шагал себе наугад, куда он указывал. Сам я никакой реки не слышал и никаких речных запахов не чуял.

– Кто такие эти омолузу, что за Фумангуру охотились?

– Ты поверишь мне, если расскажу?

– Полдня назад сидел я себе в своих покоях, чаек с пивом пополам попивал. Нынче я в Долинго. Десять дней пути верхом, на что ушла всего одна ночь. Я видел, как один человек околдовал многих и как что-то вроде праха вырывалось из мертвецов.

– Вы, конгорцы, не верите в магию и духов.

– Я не конгорец, но ты прав: я не верю. Есть люди, что верят, что богиня разговаривает с листьями, потому они и растут, и шепчет заклинания, уговаривая какой-нибудь цветок распуститься попышнее. Другие верят, что если просто питать растение солнцем и водой, то оно с их помощью и так вырастет. Существует всего два вида вещей, Следопыт: те, какие люди умудренные способны растолковать, и те, какие они растолкуют. Ты, само собой, не согласен.

– Все вы так, люди ученые. Все на свете сводится к парам. Или – или, если – то, да – нет, ночь – день, хорошо – плохо. Все вы до того верите в двойственность, что я уж думаю, а умеет ли кто из вас до трех считать.

– Сурово. Только ты ведь тоже из неверующих.

– Может, нет для меня отрады чью-то сторону принимать.

– Может, нет для тебя отрады в приверженности.

– Мы все еще про омолузу разговор ведем?

«Слишком уж много он смеется, – подумал я. – Почти надо всем». Мы вышли из кустов. Он вытянул руку, удерживая меня от следующего шага. Утес, хотя обрыв и недалеко. Тучи плотно обложили эту часть неба. Они навевали мысли о богах небесных, шествующих по девяти мирам и тем вызывающих гром, только я никак не мог вспомнить, когда в последний раз слышал гром с небес.

– Вот твоя река, – сказал Мосси. Мы смотрели на воду внизу, покойную и глубокую, и было слышно, как подальше плещется она о камни.

– Омолузу – это крышеходцы. Призывают их ведьмы или любой, кто с ведьмами заодно. Только призвать их мало, необходимо подбросить к потолку кровь женщины или мужчины. Свежую или засохшую. Она пробуждает их, они жадны на нее, убьют и выпьют ее из любого, в ком она есть. Многие ведьмы сгинули, потому как считали, что омолузу ищут лишь тех, чья кровь пролита. Но голод у омолузу чудовищный, прельщает их не вкус, а запах крови. А коль скоро их призвали, они бегают по потолку, как мы по дороге бегаем, и убивают все, что не есть омолузу. Я сражался с ними.

– Что? Где?

– Еще в одном месте, какое твои люди умудренные назвали бы несуществующим. Омолузу, раз испробовав твоей крови, никогда не перестанут следовать за тобой, пока ты в мире ином не окажешься. Или наоборот. И тебе уже ни за что не жить больше под крышей или навесом, даже и под мостом не пройти. Они черны, как ночь, и густы, как смола, а когда они появляются у тебя на потолке, тот начинает погромыхивать или его, как море, штормит. И еще одно. Кровь им не требуется, если ведьмачество твое сильно, только надо быть ведьмой из ведьм, величайшим колдуном или, по крайности, одним из них. Еще одно. Они никогда не касаются пола, даже когда прыгают: потолок притягивает их к себе так же прочно, как нас земля притягивает.

– И эти самые омолузу убили старшего Фумангуру, его жену и всех его сыновей? Даже слуг его?

– Кому еще под силу разрубить женщину пополам одним ударом?

– Ладно, Следопыт, мы с тобой оба, похоже, люди скорее ученые, чем верующие. Так что отдыхай, если ты ей не веришь.

– Мы оба видели этого Аеси и на что он способен.

– Злой ветер, смешавшийся с пылью.

Я зевнул.

– Верь или не верь, Следопыт, но эту схватку с ночью ты проигрываешь.

Мосси потянул два своих ремня, и ножны упали на землю. Потом он нагнулся, развязал обе сандалии, размотал голубой шарф на тунике, потом, ухватив тунику сзади за ворот, стянул через голову с себя все и отбросил в сторону, будто больше и не собирался надевать этого. Стоял передо мной: грудь двумя барабанами, живот волной мышц, а пониже то густое пятно, тень от которого мешала видеть сразу еще ниже, взгляд опять возвращался к краю, откуда и бралось начало. Не успел я спросить, что за безумие он устраивает, как Мосси пробежал мимо меня, подпрыгивая и крича, пока всплеск воды не оборвал его вопли.

– Обделайся все твои боги, холодна водичка! Следопыт! Ты чего еще не тут?

– Того, что меня луна с ума не сводит.

– Луна, драгоценная сестрица, считает, что безумец – это ты. Небо объятия распахивает, а ты не летишь. Речка, та ноги раскидывает широко, а ты не ныряешь.

Мне видно было, как плескался он и нырял в серебристой воде. Иногда он тенью казался, зато когда плавал, то был светел не хуже луны. Двух лун, когда переворачивался в воздухе, чтобы нырнуть.

– Следопыт, не бросай меня в этой реке. Смотри, на меня речные демоны нападают. Так прямо тут и умру от болезни. Или какая ведьма водяная утянет меня, чтоб стал я ее мужем. Следопыт, я не перестану имя твое выкрикивать, пока не придешь. Следопыт, неужто не желаешь ты бодрствовать? Следопыт! Следопыт!

Теперь мне хотелось прыгнуть – прямо ему на голову. Увы, сон одолел меня, словно любовница.