Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Мы собирали вещи, а Соголон рассказывала другим, что старец отправился в глубины дикой природы беседовать с духами, что, в общем-то, не было совсем враньем, и велела нам взять с собой столько всего, сколько увезти сможем. Зачем нам это понадобится, спросил я, если до цитадели Долинго нам меньше дня добираться? Она насупилась и велела девочке набрать побольше еды. Девчушка зашипела и проговорила: «Тебе надо больше еды, ты сама ее и бери». Мне было интересно, думает ли Мосси, как и я, но желания спрашивать об этом в тот момент у меня не было. Он же подхватил кусок ткани и шарфом обернул его вокруг моей шеи. Соголон взяла одну лошадь, девочка забралась по спине Уныл-О́го и уселась ему на правое плечо. Мосси уселся на Буффало, и оба они, обернувшись, посмотрели на меня, когда я двинулся пешком.

– Следопыт, не глупи, ты всех нас задержишь, – сказал Мосси. Протянул мне руку и втащил на бычью спину.

День разалелся, потом стемнел, а мы ничуть не приблизились к цитадели Долинго. Я клевал носом, уснул на плече у Мосси, в ужасе отпрянул и опять уснул, на этот раз без беспокойств, чтобы, проснувшись, лишь убедиться, что мы все еще не добрались. Долинго, должно быть, оказалось одним из тех королевств, что кажутся маленькими, но странствия по ним две жизни занимают. Когда я в первый раз проснулся, то был на взводе. По правде, оттого-то и отпрянул. Должно быть, сказался еще и сон, растаявший, едва я проснулся. Так сны всегда делают. Да, так они всегда делают. Я отодвинулся, как мог, подальше от него, потому как, правду сказать, я его чуял. Да, я был способен учуять каждого, только не каждый дышит намного медленнее, чем все остальные. И, кляня самого себя за то, что спал на плече Мосси, надеясь, что не обслюнявил ему спину и не тыкался в нее, хотя у меня, когда на взводе, вверх встает, а не вбок. Само собой, надеялся, что я не был на взводе, пока спал, но от этого только еще больше завелся, проснувшись, и подумал я про птиц-носорогов, ночные небеса, мерзкие воды, обо всем.

– Милый Буффало, если ты устал от нас, то мы можем пешком пойти, – сказал Мосси.

Буффало фыркнул, что Мосси принял за совет: сиди, мол, где сидишь, – хотя мне захотелось слезть. А еще на такой случай я жалел, что одежда на мне чересчур тонка и ее слишком мало. Не то чтобы одежда скрывала все мужские желания. Только то не было желанием, просто тело мое все еще во сне пребывало, когда разум уже давным-давно отпустил его. Двигались мы слегка на подъем в более прохладный ночной воздух, минуя небольшие вершины и большие скалы.

– Соголон, ты говорила, что мы в Долинго. Так где же оно? – спросил я.

– Придурочный, глупый, идиот-ищейка. По-твоему, мы горы миновали? Взгляни вверх.

Долинго. Не так много прошло с тех пор, как мы покинули дом гриота, но когда в буше стали гуще деревья, я подумал, что мы бродим вокруг больших скал, избегая взбираться на них. Я свалился бы с Буффало, не ухвати меня Мосси за руку.

Долинго. Не было больших скал, даром что по ширине они не уступали горам: тысяча, шесть тысяч, может, даже десять тысяч шагов, чтобы обойти вокруг, – однако стволы дерев с небольшой кроной пробивались низко. Деревья вышиной в сам окружавший мир. Поначалу, поглядывая вверх, я видел один только свет да веревки, порой протянувшиеся выше облаков. Мы выехали на лощину шириной с поле боя: вполне достаточно, чтобы разглядеть две линии. Первая тянулась до самого поля, вторая была поменьше. Обе линии уходили в облака и выше. Мосси ухватил меня за колено, уверен, неосознанно. На первой линии имелось сооружение из дерева или глины (или того и другого), что окружало комель ствола на высоту пяти этажей, каждый этаж высился на восемьдесят-сто шагов. В некоторых окнах проблескивал свет, в других он сиял вовсю. Темный ствол тянулся еще выше, минуя больше облаков, до места, где расходился вилкой. Слева высилось нечто похожее на массивную крепость, громадные обычные стены с высокими окнами и дверями, а поверх этого еще один этаж и еще один этаж поверх того – и так до шести этажей с настилом на пятом и свисающей площадкой, какую удерживали четыре троса толщиной никак не меньше чем с лошадиную шею. Справа на высоте крепостей шла ничем не украшенная ветвь с одним дворцом на вершине, но даже у этого дворца было много этажей, обшивки, настилов и золоченых крыш. Облака разошлись, луна засияла ярче, и я заметил, что у вилки было три конца, а не два. Третья ветвь, такая же широкая, как и две другие, была уставлена построенными зданиями и зданиями строившимися. А еще настилом, что протянулся настолько длиннее всех остальных, так далеко, что я подумал, как бы ему вскоре не обломиться. С настила свешивались несколько площадок, что поднимались и опускались на тросах. Сколько же надобилось рабов, чтобы их тянуть? И что ж это за настоящее, что за будущее, где люди строят ввысь, а не вширь? Поверх друг друга, а не рядом? Где фермы и где домашний скот, а без них что же народ этот ест? В отдалении на широком просторе вздымались еще семь высоченных деревьев, и среди них одно с массивной сверкающей обшивкой наподобие крыльев и башней в форме паруса дау. Другое, со стволом, слегка склоненным на запад, зато все постройки косили на восток, будто бы все здания соскальзывали с фундаментов. От ветви к ветви, от здания к зданию тянулись тросы с блоками, площадки, вверху и внизу сновали подвесные вагончики.

– Это что за местечко? – спросил Мосси.

– Долинго.

– Не доводилось видеть такого великолепия. Тут боги живут? Это обиталище богов?

– Нет, это дом людей.

– Не пойму, хочется ли мне с такими людьми встречаться, – произнес Мосси.

– Женщинам может понравиться твое миррово благовоние.

Лязгнул металл, шестерни зацепились. Железо ударило по железу, и площадка опустилась. Все тросы напружинились, блоки принялись вращаться. Площадка сверху, что вниз шла, загородила луну и упрятала нас в тень. Была она шириною с корабль и, приземлившись, сотрясла почву.

Рука Мосси все еще сжимала мою коленку. Соголон с девочкой галопом поскакали вперед, ожидая, что мы последуем за ними. Площадка уже пошла на подъем, и Буффало запрыгнул на нее, слегка поскользнувшись. Мосси отпустил мою коленку. Он спрыгнул и закачался слегка с поднимавшейся площадкой. На башне вверху кто-то повернул огромный диск из стекла или серебра, наверное, блюдо, которое отразило лунный свет, направив его на площадку. Слышно было, как работали зубцы, шестерни, колеса. Мы поднимались выше, и по мере того, как мы подбирались ближе, я различал узоры на стенах: ромб за ромбом, вверху, внизу и крест-накрест, и шары того же узора, и древние глифы, и полосы, и дикие росчерки, что казались все еще двигавшимися, словно бы художник рисовал их вместе с ветром. Мы поднялись выше по стволу, выше любого моста или дороги, к тройной развилке. На стороне правого ответвления кто-то нарисовал черным женскую голову до того высокую, что она поднималась выше четвертого этажа, а чалма на голове еще выше. Площадка поравнялась с настилом, и всякое движение прекратилось. Соголон вышла первой, Венин пошла за нею, не глядя по сторонам или по верхам, где светились несколько сфер, но не было заметно никаких проводов или источников. Сошли и Уныл-О́го с Буффало. Они уже бывали тут раньше, а я не был. Мосси все еще не оставляло потрясение. Соголон с Венин оставили лошадь стоять в сторонке. Это было правостороннее ответвление, ответвление дворца, и на ближайшей стене – знак на языке, похожем на знакомый мне, выписанный буквами вышиной больше любого человека.