Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Это все он! Это по его воле! – орал Леопард предводительнице.

Та ухватила Леопарда за руку, и оба они свалились с лошадей. Большинство лошадей убежали. Кое-кто из воинов побежал за ними, но остановились, потом повернулись, выхватили мечи и напали друг на друга. Вскоре каждый сражался с кем-то еще. Один убивал другого, вонзая тому меч в грудь. Один воин пал от меча в спину. Леопард ударил предводительницу и сбил ее с ног. Сам же, поднявшись, с ревом двинулся на Аеси. Аеси, пока тот приближался, глаз с него не спускал. Дотронулся до виска. Старался разум свой на котяру настроить, но Леопард обратился в зверя и напал. Прыгнул на Аеси, но прямо на него помчались лошади, отсекая его и сбивая наземь. Найка распростер крылья, прошел сквозь сражающихся и остановился возле воина, лежавшего на земле и истекавшего кровью от смертельной раны. Уверен, убеждал его, как ему горестно. И что времени он не терял. Ударил воина прямо в грудь и вырвал его сердце. То же самое проделал он еще с двумя ранеными солдатами, прежде чем все они – и живые, и почти мертвые – не погрузились в сон. Все, кроме предводительницы, что получила колотую рану в плечо. Аеси, подойдя, склонился к ней. Воительница отшатнулась, попыталась ударить его, да только рука ее застыла в воздухе.

– Когда ваши братья проснутся утром, они увидят, что здесь произошло. Узнают, что брат поднял меч на брата и погубил многих, – произнес Аеси.

– Ты живое зло во плоти. Слышала про тебя. Ты себя против женщин и мужчин настроил. Нечестивая половинка Короля-Паука.

– Разве ты не знаешь, храбрая воительница? Обе половинки нечестивые. А теперь – спи.

– Я убью…

– Спи.

Она откинулась спиной на землю.

– И приятного тебе путешествия по джунглям сновидений. Это будет последний сладостный сон изо всех, какие ты еще увидишь.

Он выпрямился. «Не зевай, я зову трех лошадей», – бросил он мне.

Была одна дверь в Кровавом болоте, но она вывела бы нас в Луала-Луала, слишком далеко на север. Поначалу я думал, что Аеси не знает ничего про десять и еще девять дверей, однако он лишь избегал пользоваться ими. Вот что я заподозрил: проход через такую дверь ослаблял его, точно так же, как ослаблял он Ведьму Лунной Ночи. Великое множество неподходящих духов и бесов, что поджидали его в проеме каждой такой двери, набрасывались на него в том единственном месте, где он становился таким же, как и все они, полностью духом безо всякого тела, кого можно было схватить, утащить, с кем можно было сразиться, а то и убить. Размышлял я так: есть то, чего нам не видно, многих рук, наверное, хватающих его со всех сторон, вожделения мщения, циркулирующего в них так же, как когда бегала кровь.

– Следопыт! Ты куда пропал? Я тебя три раза звал, – сказал Найка.

Он уже уселся на лошадь. Та, по всему судя, волновалась, встревоженная чем-то неестественным на своей спине. Взбрыкнула, стараясь сбросить его, но Найка ухватился за лошадиную шею. Аеси повернулся к лошади, и та успокоилась.

Мы ехали в темноте: ночной путь на север, потом на запад, вдоль поросших травами земель, пока не добрались до тропического леса. Не было у него, у этого леса, названия, и я не помнил его по карте. Аеси ехал впереди быстрым галопом в нескольких скачках перед нами, и сам не знаю почему я так подумал, но было похоже, будто он ускакать старается. Или добраться до них первым. Когда он пришел ко мне в Мверу, я сказал ему, мол, можешь взять себе мальца, делать что угодно, хоть распластать его надвое ножом для обрезания – мне все равно, только помоги мне убить крылатую тварь. Только мальца я убью. Не то я весь мир поубиваю. Люди, с кем сталкиваюсь, всю дорогу говорят, что мы воюем. Мы на войне. Стало быть, пусть будут убийства, пусть будет смерть. Пусть все мы сойдем в загробный мир, и пусть все боги смерти судачат про истинную справедливость. Золотистая трава в ночи становится серебристой.

Лошадиные копыта выбивали гром из земли. Впереди нас лежала еще более глубокая тьма, непроглядная темень, похожая на горы. Нам видно было ее на равнине, но все равно добираться до нее пришлось до самого рассвета. Скача сквозь темень, думая о нечисти, чуя ее, даже о ней не думая, я не видел Леопарда, пока он не отстал далеко и изо всех сил понукал лошадь, стараясь догнать меня. Я только что не прильнул к своей лошади, пустив ее полным аллюром. Теперь, когда нюх мой чуял его запах, я ощущал, как подбирается он все ближе и ближе. Он рявкал на свою лошадь, пугая ее, пока мы не поскакали на корпус лошади друг от друга, на полкорпуса, голова в голову. Он прыгнул со своей лошади прямо на меня и выбил меня. Я, падая, перевернулся и приземлился сверху него. Все равно мы ударились о траву и, крепко сцепившись, покатились, покатились, покатились, перевернувшись несколько раз. Наконец, мертвый муравейник остановил нас, и Леопард слетел с меня. Упал он на спину и вскочил прямо под мой нож, прижатый к его горлу. Он дернулся назад, и я вжал нож ему глубже в шею. Он взметнул руку, я поднажал, пошла кровь. В лунном сумраке лицо его виделось четко, глаза были широко раскрыты: от потрясения? да; от сожаления? наверное, – почти не мигали, будто умоляли меня сделать что-то. А то и не было ничего этого, что бесило меня. Я не видел его немало лун, ведь я мозги себе спалил мыслями о том, что сделаю с ним, если наши тропки опять сойдутся. Только бы мне на нем оказаться, только бы одолеть его, только был бы при мне топорик или нож. Вроде ножа у его горла. Никакому богу не счесть, какое множество раз я думал об этом. Я мог бы вырезать свою ненависть из него, насколько только вонзенного ножа хватило б.

«Скажи что-нибудь, Леопард», – думал я. Слышь, Следопыт, это так-то мы теперь найдем себе забаву, ты и я… чтоб я тебя зарезал и ты заткнулся бы? Но он лишь смотрел на меня во все глаза.

– Давай, – произнес Найка Ипундулу. – Давай, мрачный волк. Добей его. Какого б покоя ты ни искал, тебе не обрести его никогда. И покою никогда тебя не отыскать, так что давай. Забудь про покой. Ищи мщения. Продырявь прореху шириной в сотню лет. Сделай это, Следопыт. Сделай. Разве не он причина твоих бед?

Леопард смотрел на меня, в глазах его стояла влага. Он попытался что-то сказать, но прозвучало это лишь набором звуков, вроде нытья, хотя был он слишком смел, чтобы ныть. Мне до жути хотелось продырявить что-нибудь. И тут под ним, нарастая, разом загремело что-то. Почва рассыпалась в прах, и его затянуло под землю. Отпрыгнув, я выкрикнул его имя. Он с силой вытолкнул руку из земли и бился, бился, но земля поглотила его. Я поднял взгляд как раз тогда, когда Аеси накинул капюшон на голову.

– Ты убил его!

Я выхватил топорик.

– Сучий потрох, ты убил его, – сказал я.

– Следопыт, до чего ж ты вымотался. В течение скольких лун ты представлял, как убьешь этого зверя. В джунглях сновидений горло ему располосовал. К дереву привязал и сжег его. Тыкал всем, чем только можно, во все части его тела. Ты нож к его шее приставлял. Называл его причиной всех своих несчастий. А вот сейчас вопишь, когда, наконец, добился того, чего желал.