Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Никогда не встречал О́го так далеко на западе, – сказал я. Он кивнул, так что я, по крайности, узнал, что он О́го, великан высокогорья. Но сказать он ничего не сказал.

– Он не помнит ни одного имени, данного ему, – сказал Барышник, – вот мы и зовем его Уныл-О́го.

О́го промолчал. Его больше занимали мотыльки, летевшие к лампе посреди комнаты. Пол дрожал, стоило ему лишь ступить.

В углу, у закрытого окна, на табурете сидела высокая худая женщина, которую мы той ночью видели. Волосы ее были все так же растрепаны и торчали во все стороны, будто б не было ни матери, ни мужчины, кто уговорил бы ее укротить их. Платье на ней было все таким же черным, но уже с белой полосой, кольцом обвивавшей шею, а потом шедшей вниз между грудей. Под рукой у нее стояла чаша со сливами. Вид у женщины был такой, будто она вот-вот зевнет. Посмотрев на меня, она произнесла, обращаясь к Барышнику:

– Ты не говорил мне, что он из речных людей.

– Я вырос в городе Джуба, а не у какой-то речки, – выпалил я.

– У тебя все повадки ку.

– Я из Джубы.

– Ты и одет как ку.

– Эту одежду я в Малакале нашел.

– Украл, как какой-нибудь ку. На тебе даже запах их. Вот, уже чувствую, будто я по болоту пробираюсь.

– По тому судя, как вы нас знаете, может, это болото сквозь вас пробирается, – усмехнулся я.

Тут Барышник рассмеялся. Она же вцепилась зубами в сливу.

– Ты ку или стараешься быть им? Одари нас мудрым речным присловьем, что-нибудь вроде такого: тот, кто идет по следу слона, никогда росой не обмочится. Чтоб могли мы сказать, мол, малый из речных, даже обсирается мудростью.

– Наша мудрость – дурачество для дурашливых.

– Как же иначе! На твоем месте я не очень бы кичилась этим, – посоветовала она и принялась за другую сливу.

– Моим острословием? – спросил я.

– Твоей вонью.

Поднялась и подошла ко мне. Была она высока, повыше большинства мужчин, выше даже искателей львиных шкур в саванне, что до неба прыгают. Платье ее до земли доходило и расходилось так, словно бы она по глади скользила ко мне. И это еще… Красавица. Кожа темная, ни пятнышка, и маслом благовонным пахнет. Губы темнее, будто ее в младенчестве табаком вскармливали, глаза до того глубоки, что черными были, лицо сильное, словно из камня резано, но гладкое, видно, хороший мастер резал. И волосы, всклокоченные и торчащие во все стороны, будто отлетали от ее головы. Масло благовонное, о нем я уже упомянул, но было и еще что-то, что-то, ставшее известным мне с той ночи, что-то, прятавшееся от меня.

Что-то мне известное. Куда это, подумалось, Леопард подевался.

Подаватель фиников подал Барышнику посох. Тот стукнул им оземь, и мы подняли взгляды. Ну, кроме О́го: тому смотреть выше было некуда. Вернулся Леопард, пропахший свежей козлятиной. Барышник заговорил:

– Скажу вам правду и скажу вам мудро. Три года уже как забрали ребенка, мальчика. Он только начинал ходить да, может, «баба» мог сказать. Забрали прямо из дома, отсюда, ночью. Никаких следов никем не оставлено, никто выкупа не потребовал – ни запиской, ни посредством барабанов, ни даже через колдовство. Возможно, продали его на тайном рынке ведьм, маленький ребенок принес бы ведьмам немало денег. Этот ребенок жил со своей теткой, прямо тут, в городе Конгор. Потом однажды ночью ребенка украли и мужу теткиному горло перерезали. Всю семью ее, в какой одиннадцать детей было, убили. С первым светом мы можем отправиться к тому дому. Тем, кто верхом ездит, будут лошади, только вы должны будете скакать вокруг белого озера, вокруг Темноземья и через Миту. Еще в Конгоре…

– Что тебе в том доме? – спросил Леопард.

Я не заметил, как он, обратившись, сел на пол возле старухи, что по-прежнему молчала, хотя открыла глаза, глянула влево-вправо, потом вновь закрыла их. Воздела руки в воздух, как делают, когда куражатся, старики вниз по реке.

– Это дом, где мальчика видели в последний раз. Вы не намерены начать путешествие с первого шага? – сказал Барышник.

– Первым шагом прежде всего был бы дом, где мальца отдали, – заметил я.

– Кто эти люди, видевшие мальца в последний раз? Твое дело продавать в рабство потерянных мальцов, а не отыскивать их, – добавил Леопард. Забавно, насколько котяра готов был усомниться в мотивах нашего нанимателя, когда желудок его был полон.

Барышник рассмеялся. Леопард обращался, и не в себя. Я уставился на него, надеясь взглядом сказать, мол, что еще за игру ты затеял?

– Кто он и кем тебе приходится?

– Мальчик? Он сын друга, а тот умер, – ответил работорговец.

– А значит, скорее всего, и малец тоже. Зачем тебе нужно разыскивать его?

– Мои резоны – мое дело, Леопард. Я плачу тебе, чтоб ты его отыскал, а не меня допрашивал.

Леопард поднялся. Мне знакомо было выражение, появившееся на его лице.

– Говоря собственными твоими словами, скажи правду. Кто такая эта тетка? Почему этот малец был с нею, а не со своей матерью? У кого его украли?

– Я собирался рассказать вам. Его мать с отцом умерли от речной болезни [30] Речь, видимо, идет об онхоцеркозе, речной слепоте, тяжелом инфекционном заболевании, особенно распространенном в странах Африки к югу от Сахары. . Старики говорят, что он ловил рыбу не в той реке, выловил рыбу, предназначавшуюся водным владыкам, и нимфы бисиси , что плавают под водой и стоят на страже, поразили его этой болезнью. Он заразил ею мать мальчика. Отец был старым моим другом и партнером в делах. Его состояние мальчику принадлежит.

– Ты не хочешь его себе брать?

Барышник замолк, прежде чем ответить. Лучший ли ответ подыскивал или думал, как признаться, ничего не раскрывая, – этого я не знаю. Я заговорил:

– Знаешь ли ты, как поведать добротную ложь, хозяин Амаду? Мне известно, как донести дурную. Когда люди говорят неправду, слова у них путанные там, где быть должны отточенными, отточены там, где должны быть неясными. Такими, что звучат так, чтоб можно было за правду принять. Только всегда это неправда. Ты хотя бы понимаешь, что все, только что тобой сказанное, ты раньше по-другому говорил?

– Истина не меняется, – буркнул Барышник.

– Истина меняется между двумя людьми, что говорят одно и то же. Я верю, что малец существует. И верю, что он пропавший, а если он много лет в пропавших, то – умер. Только три дня назад этот малец жил с домоправительницей. Сегодня ты говоришь – с теткой. Ко времени, когда мы до Конгора доберемся, окажется – с обезьяной-евнухом.

– Следопыт, – подал голос Леопард.

– Нет.

– Дай ему закончить.

– Хорошо, хорошо, чудесно, превосходно, – заговорил Барышник и вскинул руку.

– Только перестань врать, – предупредил Леопард. – Когда ты лжешь, он и это нюхом чует.

– Три года уже как ребенка украли. Мальчик, он только ходить начинал да, может, «баба» говорил.