Джон Норман - Мечники Гора

— А кто тебе дал разрешение говорить? — вдруг прозвучал в темноте вопрос Пертинакса.

В тоне его голова слышалась тихая угроза, и я очень надеялся, что не только я, но и рабыня заметила её.

— Что? — неуверенно переспросила она.

Он подскочил к ней и схватив её ошейник обеими руками. Рабыня озадаченно и испуганно уставилась на него. Никогда прежде он не вёл себя с ней так.

Пертинакс поднял ошейник вверх, сначала прижав его к подбородку девушки, а затем, грубо потянул его ещё выше. Джейн втянулась перед ним в струнку, её ноги едва касались пола кончиками пальцев. Было ясно, что она была напугана, смущена и, наконец, ей было неудобно и больно. Этим способом рабыне можно напомнить, что она носит ошейник. Рабский ошейник.

— Господин? — с трудом прохрипела она.

Мужчина отпустил ошейник, и Джейн встала на всю стопу, больше не уверенная в себе, напуганная и послушная.

Но Пертинакс не став останавливаться, погрузил левую руку в её волосы, плотно сжал, удерживая голову девушки на месте, и ударил её по щеке сначала ладонью в одну сторону, а затем тыльной стороной кисти в обратную. Её голова дважды мотнулась из стороны в сторону. В глазах застыло выражение непонимания и страха.

Затем мужчина, повернув её спиной к себе, связал ей руки сзади, и снова вернул её к себе лицом.

— Господин? — еле слышно прошептала Джейн, и тут же задохнулась, повёрнутая и согнутая силой его рывка, разорвавшего её тунику пополам.

Пертинакс бросил её перед собой на колени, схватил плеть и сунул к губам рабыни. Та немедленно, в испуге прижалась губами к коже, целуя отчаянно и пылко. Затем мужчина отбросил плеть и, снова схватив девушку за волосы, подтащил её к матрасу и бросил на спину.

Джейн в страхе смотрела на его приготовления.

— Господин! — вскрикнула она через мгновение.

Я довольно улыбнулся, поскольку теперь не сомневался, что Джейн узнала, что у неё есть хозяин.

А потом он начал использовать её в своё удовольствие.

Позже, ближе к утру, она начала содрогаться и умолять.

Я решил, что, пожалуй, не ошибся, купив её для него.

Женщины, вспомнил я, для воина были призом, и его игрушкой.

«Этой смазливой испорченной девчонке давно пора было изучить свой ошейник», — сказал я себе.

Она, конечно, знала, что на ней ошейник, но, похоже, она не до конца понимала, что ошейник Пертинакса был настоящим ошейником. Рабским ошейником.

А потом до меня донеслись её стоны и скуление.

Теперь она знала! Она была прекрасна. Она больше не была испорченной девчонкой. Теперь она была рабыней.

Я, не без усмешки, предположил, что эта ночь не пройдёт для Пертинакса без некоторых последствий. Например, он может обнаружить, что, время от времени, рабыня будет докучать ему со своими потребностями, причём порой тогда, когда ему это будет неудобно. Впрочем, в такие моменты всегда можно оттолкнуть её или отвесить оплеуху.

С ними можно делать всё, что кому захочется, на то они и рабыни.

В любом случае Пертинакс теперь почувствовал, каково это может быть, быть владельцем женщины.

И я не сомневался, что, несмотря на все его слова, несмотря даже на истеричные торжественные утверждения обратного, что хотел Сару и хотел её как ту, кем она была и должна быть, как рабыню.

Уже почти совсем рассвело, когда Сесилия открыла глаза и увидела меня рядом с собой. Я тут же почувствовал на своём теле её губы, мягкие и нежные.

Пертинакс и Джейн спали, причём руки последней всё ещё были связаны.

— Ну хорошо, — шепнул я Сесилии, прижимая её к себе.

— Обслужи его, — велел я Сару, указывая на Пертинакса.

Она стояла в нескольких ярдах от меня, среди столов, прижимая к груди кувшин с ка-ла-на.

Она сверкала чистотой, яростно оттёртая от грязи недовольными таким поручением рабынями, которым несколько раз пришлось омачивать её в горячей ванне, трижды натирать маслами, собирая их стригилом и вытирать полотенцами. Фактически, её тело отскоблили, и я был рад отметить, что в своём рвении рабыни не вырвали из её головы короткие светлых волосы, по крайней мере, не все. Они, кстати, всё ещё были влажными.

Одета девушка была в короткую облегающую белую тунику, не скрывавшую её прекрасных ног. Я бы поздравил Трасилика с его вкусом и выбором, да он больше ни разу не появился в лагере. Прежняя мисс Маргарет Вентворт, а ныне Сару, была красивым животным, с изящным лицом и изумительной фигурой. Она восхитительно выглядела бы на цепи в ногах кровати любого господина. На мой взгляд, у неё были все задатки превосходной рабыни. Я полагал, что даже на своём теперешнем уровне, она могла бы удовлетворить чувство прекрасного любого сёгуна, а уж должным образом обученная, могла бы стать подходящим подарком для одного из них. Кроме того, учитывая цвет её кожи, волос и глаз, она в любом случае стала бы необычным подарком, возможно, ещё и весьма ценным. Я рискнул предположить, что такие мужчины как сёгуны не испытывают недостатка в ошейниковых девках, скажем, женщинах, купленных на том или ином рынке, или захваченных в других домах, но я предположил, что бывшая Мисс Вентврот будет редким экземпляром, если не уникальным, среди женского имущества любого из них. Возможно, она могла бы оказаться в некоторой опасности, если бы другие девушки сочли, что она представляет для них угрозу в плане внимания и расположения со стороны их хозяина, однако отношения подобного вида весьма обычны в среде рабынь. Лучшей защитой рабыни против дискриминации и злоупотреблений остальных товарок, конечно, должна стать попытка стать настолько ценимой рабовладельцем, что остальные рабыни боялись нападать на неё, отбирать у неё еду и всё такое. Простого намёка оброненного привилегированной рабыней, может быть достаточно, чтобы её конкурентка оказалась у кольца для наказаний, а это гарантирует её такие впечатления, которые она вряд ли скоро забудет. Фаворитка, кстати, вряд ли будет «первой девкой», той рабыней, которую назначают ответственной за других в доме, тем не менее, она может обладать значительной властью, ведь кандидатки на должность «первой девки», вероятно, постараются заслужить её расположения. Многое тут, конечно, зависит от того, сколько она продержится на месте привилегированной рабыни. Если появится новая рабыня, которая сместит её с этого места у рабского кольца господина, то её жизнь может превратиться в сплошное страдание, особенно если она не нравилась своим сёстрам по неволе, считавшим, что она злоупотребляла своим положением.

Сару покачала головой, жалобно и испуганно.

Я видел, что она не горит желанием приближаться к Пертинаксу, что и не удивительно, учитывая события предыдущего вечера. Девушка слишком хорошо узнала то, как он теперь смотрел на неё. Он приложил все усилия, чтобы заставить её чувствовать себя пристыженной, униженной и никчёмной. И я боялся, что он преуспел в своих усилиях, принимая во внимание скрытые эффекты её земного воспитания, в силу которых она по-прежнему оставалась остро уязвимой для таких нападок. Насколько же это странно, стыдиться того, что ты тот, кем хочешь быть, а не тот, кем тебя хотят видеть, но ты этим быть не хочешь. Но что интересно, всегда находятся люди, которые хотят наложить на других свои ценности, даже если это их бедствия, неуверенность и фобии. Поскольку они сами ограничены, испуганы и недовольны, они стараются сделать так, чтобы и другие разделили их страдания, фанатизм и бедность, с которыми они поздравляют себя, словно в том, чтобы быть узколобым, нетерпимым, угнетённым и глупым есть некий знак чести. У Пертинакса, похоже, было своё собственное понимание того, какой должна быть Сару, чему она должна верить, как она должна чувствовать и так далее. Ему почему-то хотелось, чтобы она не была собой, а соответствовала некому образу, который, в действительности, если разобраться, даже не был его собственным, просто его приучили считать, что таково должно быть его собственное мнение, сформированное вслепую обществом, что фактически являвшимся во многом неудачным, чудовищным, негуманным и несчастным экспериментом. Что интересно, хотя он причинил Сару глубокую моральную травму, но любому было понятно, что на самом деле он боролся больше с собой, чем с рабыней. Просто ножи его ненависти были обращены, как внутрь, так и наружу. Стоит отметить, что это довольно необычно и почти неизвестно для гореан, причинять боль рабыне таким способом, каким Пертинакс ранил Сару. Рабыня редко подвергается жестокости столь тонкой и коварной, жестокости, суть которой заключается в том, чтобы отказать ей в самой себе, постараться наложить на неё неправду и отговорки, наказывая её только за то, что она ничего не может поделать с собой, а фактически за то, что живёт в ней и является самым драгоценным, что больше всего делает её самой собой. Позвольте рабыне быть той, кто она есть, во всей её красоте, сиянии, теплоте, преданности, любви и служении. Зачем требовать от неё, чтобы она раздирала себя на гвоздях лжи? Насколько сравнительно милосердны, быстры и легко переносимы оплеухи или удары хлыста. Насколько ужасна боль от кислоты и яда, просачивающихся и невидимых, разъедающих изнутри, беспощадно вгрызающихся в самое сердце.