Джон Норман - Мечники Гора

— Я не знаю, зачем я был доставлен в эти леса, — сказал я, — как и того, кому потребовалось моё присутствие здесь. Но я сформировал вашу кавалерию, способную послужить любой цели, которая может потребоваться от такого соединения. Теперь ей может командовать кто угодно, Торгус, Лисандр, Таджима, Ичиро. Насколько я понимаю, моя работа здесь закончена.

— Вы выковали меч, — улыбнулся Лорда Нисида. — Неужели вам теперь не любопытна его цель?

— Было бы странно, если бы не было, — усмехнулся я.

— Уверяю вас, цель имеется, — сказал даймё.

— Не здесь?

— Нет, не здесь.

— Далеко?

— Очень далеко.

— Мне было бы любопытно посмотреть на далёкий берег, — признал я.

— Я так и думал, — кивнул он.

— Кроме того, — усмехнулся я, вспомнив вешки и ларлов, — мне кажется, что немногие хотели бы уйти с вашей службы.

— Это был бы неблагоразумный выбор, — развёл руками Лорд Нисида.

А буквально кожей чувствовал, что в тени всего этого могут скрываться кюры. Впрочем, с тем же успехом это могли бы быть и Царствующие Жрецы.

— Но я не служу животным, — предупредил я.

— А Царствующим Жрецам? — поинтересовался он.

— И Царствующим Жрецам тоже.

— Мы все служим животным. Кто мы все по-вашему?

— А кому служите Вы? — спросил я.

— Моему сёгуну, — ответил даймё.

— И он тоже животное?

— Разумеется.

— А Вы?

— Разумеется.

— А я?

— Разумеется.

Гобелены существования ткут мрачными нитями. Чья рука или лапа, спрашивал я себя, затягивает очередной узел судьбы. Но разве не может клинок воли, неважно насколько это глупо, обрушиться на те нити и обрубить их, пусть это и изуродует саму ткань? А может бой, плач, горе, гнев, страх, негодование — это только один из элементов полотна?

«Нет, — подумал я, — нет».

— Уже подходит время третьей смены, — сообщил я. — Мне надо сделать обход и убедиться, что всё в порядке.

— Замечательно, — кивнул Лорд Нисида.

— Вы дали мне очень много пищи для размышлений, — сказал я на прощанье.

— Это и было моим намерением, — улыбнулся он.

Я встал, поклонился и уже отворачивался, когда даймё окликнул меня:

— Тэрл Кэбот, тарнсмэн.

— Да?

— Саке, — сказал он, — следует пить маленькими глотками.

— Я запомню, — пообещал я и покинул двойную палатку.

Выйдя из палатки, я остановился и, запрокинув голову, посмотрел в ночное небо, усыпанное мириадами звёзд. Они очень ярки гореанской ночью. Мало кто на Земле видел звезды такими.

Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Кроме того, хотелось выгнать из головы хмель, бродившие там пары паги, смущения и страха.

Непроизвольно я коснулся перевязи меча. Я предпочитал кожу и сталь, я любил крик тарна и мягкость рабынь. Такие вещи были близки мне и постижимы. Я не был обрадован тем, что произошло в палатке Лорда Нисида. Меня не привлекали двусмысленности, смутные побуждения, тайные пружины, управлявшие машиной дипломатии и политики. Какое мне было дело до тех вуалей, которыми действительность так часто хотела укутать себя, до тысяч зеркал, с их десятками тысячам отражений и образов, каждый из которых утверждал, что правда здесь, а все остальные десятки тысяч — миражи, предающие веру и надежду.

Я пошёл через лагерь, сам не зная куда, не имея никакого ясного направления или назначения.

Было время третьей смены караулов. Я сказал Нисида о проверке дежурства. Что ж, один или другой пост можно было бы посетить. Мне нужно было время, чтобы всё обдумать. Благо ночь выдалась тёплой.

— Как идет дежурство? — поинтересовался я у часового.

— Всё в порядке, командующий, — доложил тот.

Я не был доволен тем, что произошло в палатке Лорда Нисиды. Мной манипулировали, легко и со знанием дела. Но я полагал, что было хорошо, что я узнал всё это, однако, правда такая штука, которая может потянуть за собой кровь. Многие люди жили бы спокойнее без этого. Лорд Нисида был блестящим и хитрым политиком. Я даже не осмеливался предполагать, что понял его замыслы. Некоторым людям удаётся двигать других словами, как игроки могли бы передвигать фигуры по красно-жёлтым клеткам доски каиссы. На мой взгляд Лорд Нисида был именно таким человеком. Я понятия не имел, сказал ли он мне правду, или он говорил мне только то, что он хотел бы, чтобы я принял за правду. Интересно, были ли на свете те люди, которые понимали его. Такие как она должны быть очень одинокими в своём сердце. Возможно, он сам захотел быть таким. Я не знал. Бремя командования редко бывает лёгким, особенно если Вы одарены совестью. Подозреваю, что не многие из пробившихся во власть отягощены подобным препятствием. И вероятно, перед Лордом Нисидой, к добру или к худу, не мне решать, такого препятствия не стояло. Я не сомневался, что он будет продвигать проект без отговорок или колебаний. Мне он показался человеком целеустремленным, вероятно, беспринципным, и, возможно, жестоким. Если перед человеком стоит препятствие из его совести, то, скорее всего, найдётся множество других, не имеющих такого тормоза, не столь обременённых, которые первыми придут к финишу, чтобы схватить скипетр, сесть на трон и надеть на свою шею медальон Убара. У меня даже возник вопрос, а был ли Лорд Нисида по-настоящему верен своему сёгуну и, если да, то кем мог быть этот сёгун, что заслужил такую верность такого человека? И не мог ли он со своей стороны, смотреть сквозь пальцы на феодальные клятвы, связывавшие лорда и вассала? Не жаждал ли сам Лорд Нисида сёгуната? Разве власть не наркотик всех наркотиков, причём самый опасный из всех, превосходящий тривиальность и банальность химии, непоправимо подсесть на которой может даже самый скромный и непритязательный? Впрочем, он вполне может быть верным. Есть такие люди, мужчины, для которых сокровище их слова, однажды данного, даже по глупости, гарантирует нерасторжимую преданность. А что насчёт его собственного статуса? Насколько безопасен он сам? Быть может, найдутся другие, кому не даёт спокойно спать павильон даймё, кто спит и видит себя на его месте. Не сидит ли сам Лорд Нисида, как и все прочие даймё и сёгуны, Убары и тираны, короли и президенты, тревожно поглядывая вверх, на зависший над головой дамоклов меч?

«Люди есть люди, — подумалось мне, — неважно откуда они, из Ара или с Коса, из Шенди или Тахари, неважно какие они, краснокожие или бледнолицые, кочевники или пани».

Я вновь коснулся перевязи меча. Она была материальна, она придавала уверенности. Зато сколь о многом вокруг нельзя было сказать того же самого.

«Животные невинны, — думал я. — Они убивают и съедают добычу. Люди улыбнутся, успокоят, похвалят, а потом убьют и съедят. Только честь и кодексы отделяют нас от животных, или, скорее это они приближают нас к невинности животных».