Джон Норман - Мечники Гора

— Для нас большая честь, — заявил Лорд Нисида, — что, столь значительная персона, столь высокого прежде положения, за чей меч могли бы заплатить золотом в дюжине городов, предложила себя для нашей службы.

Серемидий снова склонил голову, признавая этот комплимент.

— Он предал Домашний Камень, — выплюнул я. — Он — предатель. Вы ожидаете от него большего, чем те, кого он предал?

— Мне не понятен вопрос Домашних Камней, — признался даймё, — хотя я слышал кое-что о таких вещах. Но я думаю, что мы можем предположить, что Рутилий из Ара будет действовать в своих интересах, как он их видит, и что он поймет, что его интересы идентичны нашим. Нужно ли нам ожидать чего-то большего?

— Нужно, — заверил его я.

— Боюсь, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — улыбнулся Лорд Нисида, — Вы не знаете людей.

— Я — простой воин, — развёл я руками. — Я никогда не претендовал на понимание тонкостей дипломатии, и не пытался вникать в хитрости политики.

— Вероятно, — заключил Лорд Нисида, — вам никогда не сидеть на циновке сёгуна, или на троне Убара.

— Не каждый мужчина ищет таких вещей, — заметил я.

— Я вижу, — сказал он. — Ваш бизнес менее честолюбив и более прост. Клинок и ничего больше. Призвание, таких как Вы, ограничено узкими границами, если можно так выразиться, одной доски.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Имеющей отношение к каиссе крови, мрачной игры.

— Если хотите, — кивнул я.

Кодексы, конечно, не смотрели на вещи под таким углом. Доска действительно была установлена, но среди городов, на весь мир. Её ширина была шириной миров. Количество и ценность фигур были неясны, правила подвергались пересмотру в удобный момент, а то и вовсе не соблюдались.

Это очень удобно, когда у вашего противника есть правила. Это бросает его в ваше милосердие.

Всё же был азарт, игра. Все, кто держал в руках оружие, знают об этом. Уверен, и Лорд Нисида осведомлён об этом и хорошо знаком с соблазнами алой туники.

Огни жизни ярче всего горят на краю смерти.

Немного найдётся государств, которые родились не в крови.

— Лорд Окимото, — сообщил даймё, — желает, чтобы Вы приняли нашего друга Рутилия из Ара в кавалерию.

— Я отказываюсь, — заявил я.

— Таково желание Лорда Окимото, — предупредил он.

— Я его не принимаю, — ответил я.

— Лорд Окимото — кузен сёгуна, — напомнил Лорд Нисида.

— Я его не принимаю, — повторил я и обнажил свой меч.

Плавно, бесшумно, словно поднявшаяся голова оста, точно так же, как и мой, покинул ножны и клинок Серемидия.

— Остановитесь! — потребовал даймё. — Он убил шесть мужчин.

— Пусть теперь пробует убить седьмого, — усмехнулся я.

— Нет, — отрезал Лорд Нисида, — каков бы ни был результат, мы потеряем седьмого человека.

Я наполовину вложил меч в ножны, наблюдая за Серемидием. Он улыбнулся, но не пошевелился. Он не клюнул на мою приманку. Похоже, у него на уме было нечто большее, чем ещё одно убийство. Кроме того, он понял мою игру. На лице Лорда Нисиды промелькнула лёгкая улыбка. Он тоже понял, что произошло. Возможно, он решил, что с моей стороны было глупо использовать столь прозрачную уловку, но я узнал то, что хотел. Собственно, я и не ожидал, что Серемидий нападёт, я всего лишь хотел узнать кое-что. Он знал игру, он не был дураком, и он был чрезвычайно опасен. Терпелив и опасен, не только потому, что я попал в сферу его интересов, но опасен для любого, кто мог встать на пути его амбиций или планов. Похоже, бесплодность нашего ночного рандеву, и вытекающее из этого крушение его надежд добыть беглую Талену, тем самым получив богатство и прощение, подтолкнула его к бегству с известного Гора и, соответственно, ему пришлось искать плату и убежища у пани. Я надеялся, что Лорды Окимото и Нисида понимали характер своего нового меча. Я боялся, что они не делали.

— Его не будет в кавалерии, — отрезал я.

— Хорошо, — пошёл на попятный Лорд Нисида. — Тогда его место будет в охране Лорда Окимото.

— То есть, у него тогда будет доступ к ушам Лорда Окимото, — заключил я.

— Верно, — кивнул Лорд Нисида.

— Господин обеспокоен? — спросила Сесилия.

— Не бери в голову, — отмахнулся я.

— Господин скрывает свои мысли от его девушки, — вздохнула она.

— Любопытство, — проворчал я, — не подобает кейджере.

— Рабыня — полностью принадлежит господину, — сказала девушка.

— Разумеется, — кивнул я. — Каждой своей клеточкой, каждым волоском, каждой дрожью, движением, выражением лица, чувством и мыслью.

— Разве я не могу скрыть от господина свои мысли? — поинтересовалась она.

— Конечно, — усмехнулся я, — Ты могла бы спрятать леденец, но твои мысли всё равно принадлежат ему.

— Всё во мне принадлежит ему, — вздохнула Сесилия.

— Всё, — подытожил я.

— Но я сама хочу отдать моему господину свои мысли, — призналась она. — Я хочу, чтобы он знал их. Я хочу выложить их ему!

— Тогда сделай это, — предложил я.

— А что если он отвергнет их? — спросила Сесилия.

— Тогда они будут отвергнуты, — пожал я плечами.

— Конечно, — прошептала она. — Мы — рабыни.

Мужчина не унижает женщину за то, что она расцветает в неволе. С тем же успехом можно было бы осуждать приливы, солнечный свет, ветер и дождь. Это всё равно, что осудить цветок за то, что он цветёт, за его цвет, яркость красок, деликатность и сияние его лепестков.

Ни одна женщина, которая захочет ошейник, не должна быть его лишена. Конечно, для рабыни допустимо быть собой. Какой власти может понадобится отказывать ей в этом подарке? Пусть та, кто желает подчиняться, подчиняется. Примите её подчинение. И тогда она станет вашей. Позвольте ей просить целовать ноги своего господина, и не мешайте ей наслаждаться этим, если она получила разрешение на это.

Пусть она радуется своему ошейнику, окружающему её шею, и шнурам, которые, когда она, стоя на коленях, опускает голову к полу, поднимают её запястья над спиной.

На Горе таких женщин не наказывают, но вожделеют. Их не унижают, их разыскивают. Ими, как драгоценностями, украшают сцены торгов. Их покупают и продают, обменивают и дарят, крадут и устраивают войны. Общество не желает обходиться без них.

Разве после этого они не объекты желания, не товары высокого спроса?

Они повинуются и встают на колени, служат и целуют. С ними мир становится богаче.

Они красивы, желанны, изящны, и они принадлежат.

Уверен, рабыня — один из самых прекрасных и самых ценных компонентов в высокой культуре. В своих коротких ярких туниках они добавляют радости и очарования рынкам, паркам и улицам города, и даже отдалённым тихим дорогам сельских регионов.

Мир становится в тысячу раз богаче, глубже и прекраснее благодаря их существованию.