Джон Норман - Мечники Гора

И мне казалось сомнительным, что по окончании этого рандеву, у кюров найдётся какое-либо дело для Леди Константины. Я кстати очень сомневался, что её отдадут Пертинаксу, поскольку в нём, казалось, всё ещё оставалось слишком много земного. Он не казался мне господином. Естественно, было бы уместно отдать женщину, особенно красивую женщину, каковой была Константина, только тому, кто был настоящим господином. Уж они-то знают, что делать с такими женщинами.

Я решил, что мне пора возвращаться в хижину Пертинакса.

Я предположил, что он всё ещё должен был быть там, даже если Леди Констинтина и сделала попытку убедить его бежать. Ну а уж в том, что Сесилия будет на месте, я был более чем уверен. Ей не было дано разрешение покинуть хижину, и это притом, что я сомневался, что она сама захочет это сделать. Однажды, в Стальном Мире, она уже сбегала от меня. Разумеется, вернуть её, полуголую заклеймённую рабыню в ошейнике большого труда не составило. Я достойно наказал земную девку за её неосмотрительность. К настоящему моменту она была, как говориться, лучше знакома со своим ошейником. Теперь, сама мысль о побеге, или даже о том чтобы вызвать малейшее моё неудовольствие, заставляла её дрожать от ужаса.

Что касается Константины, которая, как я раньше подозревал, а теперь знал наверняка, была свободной женщиной, то я не думал, что она поспешит сообщить Пертинаксу о том, что я раскрыл её тайну. Это было, конечно, не то, во что она хотела бы его посвящать. Для неё, конечно, было важно попытаться сохранить отговорку неволи, по крайней мере, перед Пертинаксом, когда я находился рядом. Также она не была уверена в том, как могли бы отреагировать её работодатели, узнай они о её разговорчивости на берегу. Лучше было бы делать вид, что всё идёт как прежде. И, действительно, разве ей не требовалась такая маскировка, чтобы она могла бы в относительной безопасности и не возбуждая особых подозрений, вести дела в гореанских реалиях, на рынках и улицах, в полях и на мостах, у причалов и дорог? Гореане, встретив свободную женщину с Земли, как минимум удивились бы. Кроме того, трудно было бы встретить свободную женщину в этих лесах, если таковые тут вообще имеются. Это были не те места, в которые свободная женщина могла бы забраться, как и не те, которые она могла бы захотеть посетить.

Так что мне казалось, что я спокойно могу продолжать вести себя с Леди Константиной как прежде, словно по-прежнему принимаю её за рабыню Пертинакса. Признаться, мне теперь доставило бы особое удовольствие обращаться с ней как с рабыней, роль которой она играла. Пусть-ка она, гордая, наглая свободная женщина Земли, привыкшая к тамошним мужчинам, таким как Пертинакс, к мужчинам, которых она презирала и могла безнаказанно оскорблять, а при случае, дорвавшись до богатства и власти, командовать ими, попытается теперь вести себя передо мной и Пертинаксом как простая рабыня.

«Интересно, — подумал я, — не могли ли корректировки, которые я внёс в её одежду, и тот факт, что она больше не контролировала свой ошейник, помочь ей лучше осмыслить то, что значит быть рабыней?»

Конечно, она была встревожена и смущена. Я решил, что мне эта ситуация доставит немалое удовольствие. И я был уверен, что Сесилия тоже насладится этим.

Сесилия, несомненно, верила, что перед ней рабыня, просто на удивление недисциплинированная и нуждающаяся в основательной корректировке поведения. Рабыни хотят, чтобы их держали в определённых рамках и, конечно, ожидают, что и другие рабыни будут оставаться в тех же рамках. Они считают нарушения дисциплины почти непостижимыми, возможно, потому что это редко происходит, а когда всё же происходит, то наказание обычно бывает быстрым и резким. Рабыня ожидает, что будет наказана, если ею не будут довольны. Фактически, если она знает, что была небрежна или неаккуратна, она может сама попросить о наказании, чтобы почувствовать, что баланс, гармония и порядок её существования был восстановлен. Если с рабыней начнут обращаться не как с рабыней, она может быть сбита с толку и напугана, поскольку она-то знает, что она — рабыня и как следует к ней относиться. Если хозяин начинает вести себя с рабыней, словно она могла бы быть свободной женщиной, та, вероятно, бросится к его ногам и начнёт умолять не продавать её.

Ценность ошейника для рабыни и её удовольствие от неволи, не должны быть минимизированы. Как правило она живет, чтобы любить своего господина и служить ему, прилагая к этому все свои силы и способности. Она знает, что она — рабыня, и знает, какого поведения ожидают от рабыни. Соответственно, именно так она и ведет себя, действительно, как рабыня.

И даже у свободных женщин, как мне кажется, имеется некоторое понимание этих замечательных и глубоких удовольствий, и именно в этом, на мой взгляд, кроется основная причина их почти неизменной враждебности и презрения к их порабощённым сёстрам.

Можно отметить, что рабыню редко, если вообще когда-либо, подвергают беспричинной или чрезмерной жестокостью. Конечно, с ней можно так поступать, но каков смысл этого? Для гореанина подобное поведение было бы непостижимо или абсурдно. Что действительно важно, так это то, чтобы доминирование и подчинение оставались незыблемыми и принимались обеими сторонами господином и рабыней. Однако надо заметить доминирование и подчинение — бескомпромиссны и суровы, категорически и абсолютно.

Когда мужчина получает от женщины то, что он хочет, горячую, беспомощную, благодарную рабыню, любящую и послушную, прекрасную, уязвимую собственность в его ошейнике, почему он не должен быть удовлетворённым, благожелательным и добрым?

Мужчина находит себя, когда видит рабыню у своих ног, а женщина находит себя, когда становится рабыней у ног своего господина.

Так говорят в нас пещеры, танцы у походных костров и шнуры. Так говорят в нас усовершенствования цивилизации, наручники, ошейник и сцена аукциона.

Я подумывал над тем, чтобы забрать Сесилию и отправиться на юг, в направлении Порт-Кара.

Однако это могло бы подвергнуть меня, мой дом, имущество, корабли, богатство, рабынь и всё прочее опасности гнева Царствующих Жрецов. Кроме того, ускользая из сферы интересов кюров и их клевретов, я опять же подвергаю серьёзной опасности себя и других. Например, Пертинакс, казавшийся мне весьма неплохим парнем, мог бы быть наказан за то, что подвел своих работодателей. Зная кюров, я сомневался, что их недовольство будет легко погасить.

Но прежде всего, мне было любопытно. Я понятия не имел, чего хотели и что планировали Царствующие Жрецы, соответственно, даже если бы я хотел следовать их планам, я не знал, помогут им мои действия или помешают. Точно так же я не знал того, что запланировали кюры.