Джон Норман - Приз Гора

Вдруг она услышала звериный рёв и завывание. Девушка предположила, что этот ужасный звук прилетел от одного из больших ящиков стоявших примерно в двухстах ярдах от того места, где она находилась. Признаться её брали сомнения, что мужчины захотят купить таких существ. Интересно, зачем они привезли их сюда, задавалась она вопросом. Впрочем, ей уже стало не до любопытства, надо было бежать туда, где мужчина поднял руку с кубком, требуя вина.

Ранее днём, после купания в бассейне, Эллен и тех девушек, что были связаны с ней за лодыжки, накормили, напоили и отвели к выставочной клетке, одной из более чем пятидесяти расставленных в лагере. Пока они стояли около клетки, по-прежнему с верёвкой на ногах, им жировым маркером нанесли номера их лотов. Цифры были написаны на левой груди, поскольку так было удобнее мужчинам, большинство из которых являются правшами. Следом шёл писец доской, к которой были прицеплены несколько листков бумаги, и записывал номера и имена лотов. Те девушки, у которых на тот момент ещё не было имен, были названы, в целях учёта. Эти временные клички после продажи могли быть оставлены им, или изменены по желанию покупателя. Некоторые из имен звучали очень красиво, и все они были подходящими для рабынь.

— Имя? — спросил рабыню писец.

— Меня назвали «Эллен», Господин, — сообщила она.

— Сто семнадцать, — проговорил мужчина, водя пером по бумаге. — Эллен.

Девушка почувствовала, как по её левой груди, слегка вдавливаясь к кожу, заскользил широкий стержень маркера, оставляя за собой жирную полоску. Один из охранников что-то написано на её теле. Несомненно, это был номер «117». Как уже было отмечено, её не учили читать. На Горе она оставалась неграмотной. Безусловно, Мир счёл этот момент забавным. Впрочем, многие из местных рабынь, и об этом уже говорилось, являются неграмотными. А уж женщины, доставленные с Земли, преднамеренно сохраняются таковыми. В конце концов, они — варварки. Однако, как уже упоминалось выше, неграмотность не была чем-то необычным на Горе, особенно среди представителей низших каст.

Внутри клетки, ближе к внешним решёткам, в землю были воткнуты десять вертикальных металлических шестов, поддерживавших крышу клетки. Они были размещены так, чтобы рабыня, будучи прикреплена к одному из них, была, во-первых, была достаточно близко к решётке и могла легко быть осмотрена, и, во-вторых, оставалась вне пределов досягаемости тех, кто мог бы захотеть коснуться её, просунув руки между прутьями.

Руки Эллен были закованы в наручники спереди, вокруг одного из этих вертикальных шестов, на той стороне клетки, которая была обращена к центральному проходу, вдоль которого, по обе стороны, были установлены зарешеченные загоны. Эллен подумалось, что это было намного лучше, чем жёсткая, цементная полка, нагретая на солнце, на которой её выставлял Тарго, полка, на которую покупатели могли свободно подняться и, осматривать и ощупывать товар как им вздумается, и даже более того, поощрялись делать это. Безусловно, клиенты могли ей приказать улыбнуться, встряхнуть волосами, поднять голову, показать себя в определенных позициях или выступить различными способами у шеста. Она, как рабыня, должна была повиноваться. За этот день ей много раз пришлось целовать шест, цепляться за него, ласкать, вставать перед ним на колени, опускать голову и так далее.

— Каков номер твоего лота, шлюха? — периодически спрашивали у неё мужчины.

— Сто семнадцать, Господин, — отвечала она.

В лагере собралось несколько сотен рабынь, то есть больше, чем было в том караване, в котором её привели к стенам Брундизиума. Эллен не исключала, что количество женщин, которых сюда пригнали, было даже больше тысячи. Точно она этого сказать не могла.

Её номер на фоне общего количества невольниц, было довольно низок, но Эллен не знала, имело ли это какое-либо существенное значение. Если бы это было важно, и меньшие номера означали большую желательность покупки, то, конечно, у неё было право на высокое мнение о себе, как о товаре. Эллен обнаружила, что, несмотря на остатки всё ещё сидевшего в ней земного воспитания, и её воображаемого достоинства и превосходства, а также мнимого презрения к таким вещам, что она хотела быть привлекательной, отчаянно хотела. Она хотела быть красивой и желанной. Она хотела нравиться мужчинам. Она хотела быть ценной, востребованной, хотела, чтобы её хотели. Безусловно, поскольку она была рабыней, такие вещи были важны для неё, и не только с психологической, но также и с практической и экономической точек зрения. Быть красивой и привлекательной выгодно, прежде всего, самой рабыне, это в её интересах, причём всеми возможными способами. Красота женщины представляет для мужчин особый интерес.

«Я люблю мужчин, — думала Эллен, — я хочу служить им и доставлять им удовольствие. Именно ради этого я хочу жить! Я прикована со стороны прохода, значит, меня легче заметить. У меня небольшой номер, учитывая общее число девушек в лагере. Я должна быть желанным товаром, по крайней мере, по мнению некоторых. Интересно, являюсь ли я желанной рабыней. Могу я, уроженка Земли, быть желанной? Безусловно, мой номер и моё место в караване, не могут быть ничего незначащими совпадениями. Но с другой стороны, они могут оставить самых лучших напоследок. В конце концов, я всего лишь землянка. Смогу ли я конкурировать с гореанской женщиной? Но ведь люди на Горе, так или иначе, имеют земное происхождение. Так что, в конечном итоге, мы ничем друг от друга не отличаемся. Итак, почему я не мог конкурировать с гореанской женщиной, и даже с гореанской рабыней? В конце концов, разве я теперь не гореанка? Разве я теперь не рабыня, не гореанская рабская девка? Насколько же тщеславной я стала. А впрочем, разве не все женщины тщеславны? А я ведь тоже женщина, и почему бы мне тогда, не задумываться о таких вещах? Меня не волнует, самовлюблённа ли я или фривольна и мелочна. Мне всё равно. Для меня теперь важнее другое. Так почему бы мне не позаботиться об этом? Почему я не должна быть тщеславной? Да, я тщеславна! Во мне живёт тщеславие рабыни, которая существует только для мужчин! И что с того! Я не возражаю! Более того, я люблю это! Я люблю это! Я люблю это!»

Эти мысли отразились в её взгляде, проявились в том, как она целовала кандалы на своих запястьях, как держала шест, к которому была прикована, в её смехе, и она была довольна пониманием этого. Наслоения вины, ошибочности и лицемерия спали с неё, как тяжёлые проржавевшие доспехи, как сухая, бесполезная чешуя в которой больше не было необходимости.

— Какой твой номер сладкая таста, маленькая вуло? — поинтересовался какой-то мужчина.

— Сто семнадцать, Господин, — в очередной раз ответила Эллен.