Джон Норман - Приз Гора

Эллен прикинула, что на этой цепи было двадцать рабынь, вероятно, лоты со сто пятнадцатого по сто тридцать четвёртый. Также она предположила, что скоро они должны добраться до большой сцены. Её догадка была почти, если не полностью, правильна, поскольку их караван подвели к специальному проходу, одному из нескольких, подготовленных примерно в полусотне ярдов от места проведения аукциона. Таких проходов, огороженных натянутыми на столбах лентами, здесь было много, и почти в каждом из них находилась цепочка скованных в караван, ожидающих рабынь. Они в целом были предоставлены самим себе, отдыхали сидя, стоя на коленях или лёжа, в зависимости только от того, что позволяло им ограничение, наложенное на них способом сковывания. Одни девушки были спокойны и перешёптывались друг с дружкой, другие, особенно находившие в почти опустевших или в самых близких к зоне торгов проходах, тревожно озирались, сверкая бледными лицами. Эллен отметила, что в большинстве проходов девушки были скованы тем же способом, что и в их цепочке.

— Это — ваш проход, — сообщил дежурный, когда группа Эллен была введена внутрь. — Вы останетесь здесь, и выйдете только незадолго до начала вашей продажи. Здесь можете делать что хотите, вам даже не запрещается разговаривать, только негромко, но вставать без разрешения вы не можете.

— Господин, — подала голос сто пятнадцатая, — я могу говорить?

Мужчина окинул её пристальным взглядом, и его лицо скривилось в гримасе раздражения, казалось бы, мелочь, но тому, кто прикован к цепи она не сулила ничего хорошего. Однако мгновением позже, по-видимому, найдя девушку вполне приемлемой, он кивнул и коротко бросил:

— Говори.

«Конечно, она настоящая красавица, — с завистью подумала Эллен. — Полагаю, что у такой красотки, как она, куда больше шансов, чем у других, получить подобные привилегии. Держу пари, что эта соблазнительная лиса, прекрасно знает, насколько она красива. Не потому ли она такая смелая? Уверена, что именно поэтому. Интересно, а мне в подобной ситуации разрешили бы говорить? Возможно. Впрочем, обычно девушка мало чем рискует, спрашивая разрешения говорить. Наказать за это могут крайне редко. В конце концов, как ещё рабыня может говорить, если она не имеет права попросить разрешения сделать это?»

— Сколько времени, Господин, осталось до нашей продажи? — спросила сто пятнадцатая.

«Насколько же она отважная», — подумала Эллен.

— Думаю, — ответил он, обводя взглядом проходы и ожидающих в них своей участи женщин, и прикидывая длины цепочек, — не меньше двух анов.

«Как долго!», — воскликнула про себя Эллен.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила спрашивавшая девушка.

«Похоже, он не отказался бы владеть ей, — предположила Эллен. — Интересно, а захотел бы он владеть и мной тоже? Всё возможно. Подозреваю, что я сделала бы для всё что угодно, и вполне преуспела бы в этом».

— Позже вас накормят и напоят, и разрешать облегчиться, — добавил мужчина.

— Да, Господин, — отозвалась сто пятнадцатая, — спасибо, Господин.

Дежурный отвернулся и ушёл, немного позже вернувшись с другой колонной невольниц, заведя их в следующий проход. Время от времени, он появлялся снова, один за другой приводя новые караваны девушек в тот или иной проход подготовительной зоны.

Эллен подняла запястье, и осмотрела браслет, сомкнутый на нём. Конечно, нечего было и думать о том, что она сможет стянуть его с руки. Затем она легла между девушками с номерами сто шестнадцать и сто восемнадцать, и с наслаждением, почти по-кошачьи, потянулась всем телом. Как хорошо, всё-таки оказаться вне клетки!

Эллен лежала на спине и пялилась в небо. Внезапно, на какое-то мгновение, она почувствовала злость на мужчин.

«Они посадили меня в клетку! В клетку! — возмущённо думала она. — Какое право они имели так со мной поступать? По какому такому праву меня держали в клетке? По какому праву эти гореанские животные присвоили себе право держать женщин в клетках, или точнее, таких женщин как я?»

Правда, уже через долю секунды до Эллен дошло, насколько глупым был её вопрос. Это был вопрос Земли, вопрос другого мира, далёкого, легкомысленного, грязного, шумного, неестественного, искусственного мира, вопрос другой системы идеалов, той, которая направлена не на содружество с природой, но на войну с ней. Это был антибиологический, антиприродный, но никак не гореанский вопрос.

«Очевидно, они имеют полное право поступать так, — сказала она себе. — Они имеют право владельцев, очевидное право собственников делать с нами, своими рабынями, всё, чего бы им ни вздумалось. Ты что, ещё не поняла природу этого мира, забыла, где находишься? Какая же Ты глупая маленькая вуло! Какая Ты глупая маленькая сладость!»

Позже, приподнявшись до полулежачего, полусидячего положения, девушка свела ноги и перетекла на бок, с плавным, быстрым, гибким изяществом.

«Ого, — внезапно подумалось ей, — Ты сделала это не задумываясь. Теперь Ты, действительно, стала рабской девкой. Насколько же Ты бесстыдная, Ты маленький кусок клеймёного мяса!»

И она довольно улыбнулась сама себе.

До неё доносился шум толпы, казавшийся далёким, подобно приглушённому расстоянием морскому прибою, некие неразборчивые выкрики, требования, призывы, удары, треск и грохот.

«Они торгуют женщинами, — подумала Эллен. — И я тоже должна буду стать предметом торга. И я не могу этого предотвратить. Ни одна из нас ничего не может с этим поделать. Мы беспомощны, беспомощны абсолютно. Но это подходит нам, то, что мы должны быть абсолютно беспомощными, поскольку мы — рабыни».

Прозвенел гонг, возвестивший о том, что очередная сделка совершена.

«Каким внезапно странным кажется мне то, — размышляла Эллен, — что я, женщина Земли, должна была оказаться здесь, в этом мире, и вместе с этими женщинами ожидать своей собственной продажи».

Но затем, поразмыслив над этой ситуацией, в контексте своего похищения, той ловкости, продуманности и эффективности, с которыми оно было проведено, с учётом той деятельности, которую ведут работорговцы на Земле, а также имеющийся у них доступ к технологиям и транспортным средствам, способным к, по крайней мере, межпланетным перелётам и рынку для таких как она на этой планете, она пришла к заключению, что её судьба не выглядит столь уж неблагоприятной или вообще необъяснимой. Оттенок странности в этом был не больше, чем иллюзией, искажённым воспринятым через призму невежества. Точно так же аборигену могут показаться странными стеклянные бусы. И у неё не было ни малейших сомнений в том, что случившееся с ней, происходило с очень многими женщинами из её прежнего мира. Она подозревала, что её статус, её ситуация, её судьба, её состояние, всё случившееся с ней, как с женщиной Земли, перенесённой на Гор в качестве рабыни, не было чем-то уникальным, характерным только для неё одной. Несомненно, она делила свою участь со многими из представительниц своего прежнего мира.