Джон Норман - Приз Гора

— Что это за место? — спросила она. — Почему я должна изучать то, что мне преподают? Что Вы собираетесь со мной сделать?

— Слишком много вопросов, — усмехнулся мужчина.

— Пожалуйста! — простонала женщина.

— Согласно моим планам вам осталось ещё две фазы лечения, — сообщил он.

— Две? — переспросила она.

— Да, — кивнул он. — Две.

Затем он поднял руку, указывая, что её следовало убрать с его глаз. Служащий взял женщину за левую руку, обнажённую, как Вы помните, без лишних нежностей потащил её из комнаты. Никогда прежде он так с ней не обращался. Она протестующе захныкала, но мужчина только прибавил шаг.

Дорога назад не заняла много времени, и вскоре он впихнул женщину в камеру и захлопнул за ней решётку. Обернувшись, она увидела, что мужчина не ушёл, как обычно, а стоит там, по ту сторону двери, и пристально разглядывает её. Прежде он никогда не задерживался, и не смотрел на неё так. Она отступила назад. Шаг, ещё один, и так пока её спина не упёрлась в заднюю стенку камеры.

На Земле, конечно, у неё было много способов ответить на такое навязчивое внимание: насмешка, холодный взгляд, презрительный вид, пренебрежительное игнорирование, оскорбительный вопрос, раздражённо брошенное едкое слова, надменное высокомерное пожатие плеч или просто отвернуться и смотреть в сторону. В общем, в её арсенале имелось множество способов ответной реакции, и в прошлом она могла бы прибегнуть к любому из них, в конечном итоге получив компенсацию за наглость, но здесь она вдруг ощутила, что вся сила общественного мнения и государственной машины, ещё недавно угрожающе высившиеся за её спиной, не имели никакой практической ценности. Так что, она ничего не сделала и не сказала ему, лишь в испуге ещё сильнее прижалась спиной к дальней стене камеры. Некоторое время спустя он ушёл, оставив её наедине со своими страхами. Женщина бросила взгляд на своё испуганное отражение в металлическом зеркале. Оставалось только предположить, что, вероятно, в этом мире, женщин или, по крайней мере, таких женщин как она, как та, которую она видела зеркале, одетую в короткую тунику, столь интересно фигуристую, можно было рассматривать так, пристально и безнаказанно. Возможно, поступать так, было даже приемлемо. Возможно, он делал это без задней мысли, как само собой разумеющееся. А что же насчёт тех молодых нагих женщин, задала она вопрос сама себе, тех, которых она иногда видела в коридоре, тех, что были связаны или скованы цепью за шеи, тех женщин в ошейниках? Мог ли мужчина смотреть на них и не чувствовать интерес или желание?

Немного позже в камеру вошёл мужчина в зелёных одеждах.

— Поза инъекции, — бросил он прямо с порога, и она немедленно легла на правый бок, подтянув колени к груди.

— Рабская девка, — объявил служащий.

Она стояла на коленях в центре жёлтого круга, начерченного на мраморном полу, перед постаментом с курульным креслом, на котором, небрежно развалившись, сидел он. Спина была выпрямлена, но голова низко опущена. Ладони её рук лежали на бёдрах.

На сей раз кроме неё, его и её сопровождающего в комнате присутствовали несколько мужчин в одеждах и туниках различных фасонов и оттенков, и несколько женщин, кто в туниках, кто в платьях. На всех женщинах красовались либо анклеты, либо ошейники.

Когда она вошла в комнату и встала на колени со всех сторон послышались мужские возгласы, свидетельствовавшие об удовольствии. Им вторили негромкие вскрики кое-кого из женщин, казалось полные восхищения и удивления. Женщина, конечно, не осмелилась поднять голову и осмотреться, так что её мучил вопрос, не присутствовали ли здесь некоторые из её дрессировщиц? Ей даже стало интересно, были ли они довольны своей работой? Ей оставалось только отчаянно надеяться на это. Она уже на своём горьком опыте узнала, как важно не вызвать неудовольствие её окольцованных начальниц.

— Подними голову, — приказал молодой человек, и она послушно сделала это, заглянув в глаза своего владельца.

На этот раз на ней была надета крохотная рабская туника, лёгкая, белая, шёлковая. Подол обрывался высоко на её бедре. На левом плече женщины, в месте которое было удобно для мужчины правши, располагался раздевающий узел. Разумеется, она была босой. Ножной браслет всё ещё оставался на своём месте, так и не снятый с того момента, как был надет на неё ещё в её прежнем мире.

Внезапно, мужчина на кресле хлопнул с удовольствием в ладоши и воскликнул:

— Да! Она — та же самая, та же самая! Именно такой она была! Теперь, она такая же как тогда!

Признаться, её брали сомнения, что когда-либо прежде она была такой, кем стала теперь, босой, полуголой рабыней на чужой планете. Тем не менее, она нисколько не сомневалась, что теперь выглядела почти такой же, как это было в то время, когда она впервые узнала его, тогда ещё просто студента, одного из многих других, а не её владельца.

— Превосходно! — довольно улыбнулся он.

В этот момент ей вдруг пришла в голову мысль, переходящая в уверенность, что даже в те времена, когда он был студентом, а она его преподавательницей, сидевшей за столом или ходившей перед аудиторией, он задумываясь о ней, мысленно раздевал её, прикидывая, на что она могла бы походить будучи рабыней. Его рабыней.

И вот теперь она стоит на коленях перед его креслом, на холодном мраморном полу, рабская девка, его рабыня.

— Она точно такая, какой была, когда я впервые увидел её! — сообщил он собравшейся толпе, а затем, повернувшись к нескольким мужчинам, одетым в зеленые одежды, сказал: — Вы преуспели с ней, как и со всеми остальными.

Те вежливо поклонились.

Молодой человек встал с курульного кресла, впервые за всё разы их встреч в этой комнате, и, спустившись с возвышения, обошёл вокруг неё, тщательно рассматривая, возможно, даже оценивая её. Женщина держала голову поднятой, спину выпрямленной, удерживая предписанную позу. Ей уже было известно, что наказание за нарушенную без разрешения позицию может быть ужасным.

Наконец он остановился перед нею и, присев, прошептал:

— Тебе снова двадцать восемь. Ты — та же самая. Снова — та же самая!

Она промолчала, а в памяти всплыло одно давнее событие её жизни. Тогда её волосы ещё были тёмными и блестящими, собранными строгий узел высоко на затылке. Она стояла перед зеркалом в своей квартире, в одних бюстгальтере и трусиках, критически и одобрительно, изучая свою фигуру. Как давно это было.

— Ты — та же самая, — шёпотом повторил мужчина.

Теперь её волосы были распущены, поскольку именно так, такие женщины как она, должны носить их, если не будет иного распоряжения.

Её заранее поставили в известность, что сегодня она будет представлена ему. Местом её содержания теперь была не камера, а рабская конура, расположенная на шестом уровне стены, в ряду прочих каморок, добраться до которых можно было только по стальным лестницам и решетчатым проходами. И её конура ничем не отличалась от других таких же. Такая же ниша, около четырёх футов высотой и столько же шириной и порядка десяти глубиной. Так же как и в прежней её камере, справа от его маленькой решетчатой дверцы, если повернуться к ней лицом, имелась отполированная металлическая пластина, заменявшая здесь зеркало, казавшаяся довольно большой на фоне скромных размеров самой конуры. Высотой зеркало было от пола до потолка, и вмуровано в стену рядом с решёткой, по-видимому, чтобы оно было лучше освещено.