Джон Норман - Приз Гора

А ещё её интересовало, почему на этот раз в комнате было так много людей?

Мужчина как раз отвернулся от неё и общался с собравшейся вокруг него толпой. Он говорил на языке, уже изученном ей в достаточной мере, но делал он это слишком бегло. Так что ей, стоящей на коленях, несмотря на то, что она прилагала все усилия, не удавалось уловить смысл его повествования. Единственное в чём женщина была уверена, это в том, что она, так или иначе, фигурировала в его рассказе. То и дело, то один, то другой, то мужчина, то женщина, оборачивались и, глядя на неё, смеялись. Признаться, это сильно её смущало. В его языке присутствовал небольшой акцент. Ей подумалось, что даже если бы она его не знала прежде, то была бы в состоянии достаточно точно определить, что его родным языком мог бы быть английским. Безусловно, за время нахождения в этом доме ей довелось слышать множество различных акцентов, и даже, насколько она смогла различить среди тех, кто для кого этот язык был родным. Вероятно, они прибыли из различных областей или происходили из групп общества.

Замечания мужчины, к её беспокойству, встречались с большим весельем.

Наконец, он закончил, и взгляды всех присутствовавших скрестились на ней. Она вдруг стала центром внимания. Это заставило её почувствовать себя, в этой крошечной тунике, бывшей всем, что она носила, за исключением браслета на ноге, стоящей на коленях на мраморном полу, необыкновенно уязвимой перед ними. Её тело начало неудержимо дрожать. Конечно, подумала она, для рабынь было более распространено стоять на коленях у одной из стен, стараясь быть неприметной, ожидая приказа служить.

— Ты поняла то, что о чём я говорил? — спросил он у неё, перейдя на английский.

— Очень немногое, — ответила женщина на своём новом языке.

— Я рассказал им, — пояснил он, — о том патологическом мире, из которого Ты происходишь. Я рассказал им, что когда-то Ты была учительницей. Увы, мне сложно было объяснить им достаточно ясно, что Ты, когда мы повстречались впервые, была молодой и самодовольной, новоиспечённой доктором философии со степенью в области гендерных исследований. Это понятие не так-то легко передать на гореанском.

Гореанский, подумала женщина. Ну конечно! Это — название языка. Но, несомненно, на этой планете есть и другие языки, на которых говорят люди в других частях мира.

— Боюсь, что их понятие гендерных исследований не слишком совпадает с твоим. В их понимании гендерные исследования скорее имеют отношение к содержанию, кормлению и дрессировке рабынь, к тому, как их надо проверять в деле и так далее, однако, как мне кажется, я дал им некоторое представление об этом вопросе, о твоей работе, её смехотворно притворной важности, эксцентричном, деформированном и политически мотивированном предмете и прочих вещах. А теперь, Ты для нас выступишь.

Сказав это, мужчина резко хлопнул в ладоши, и позвал:

— Тутина!

Она поражённо уставилась на него. Выступишь? Тутина? Она здесь? На этой планете? Тогда почему она всё ещё не видела её здесь? Впрочем, на самом деле, у неё, конечно, не было никаких причин не быть в этом мире, скорее наоборот, у неё имелось множество причинах того, чтобы находиться именно здесь. Она была слишком желанна, чтобы оставлять её там. И, в конце концов, разве он не упомянул, что когда-то «купил её», а следовательно являлся её хозяином?

Внезапно она почувствовала тревогу. Получается, что у её владельца могло быть, по крайней мере, две женщины!

Послышался женский голос, отдававший отрывистые команды, прилетавшие слева со спины. Они были произнесены на языке, который, как она уже знала, назывался гореанским. Какое-то мгновение они казались ей только невнятными, сердитыми шумами лишь немного выделявшимися на общем фоне. Почему их нельзя было бы произнести на английском языке? Но внезапно, после секундной задержки, они прорвались к её сознанию.

— Сюда! Рабская девка! Сюда! Ко мне! Бегом!

Стремительно вскочив на ноги и повернувшись, она побежала к Тутине, стоявшей около входа в комнату. Даже не имея никаких инструкций по этому поводу, она упала на колени перед этой суровой, подавлявшей её фигурой.

Это действительно была Тутина! Но это была намного более грозная и пугающая её Тутина, чем та, которую она презирала на Земле. Причём, её фигура стала ещё изумительнее, чем была на Земле. Можно было не сомневаться, что она после некоторой неизбежной мягкости или послаблений дисциплины на Земле, едва оказавшись здесь, снова была посажена на строжайшую диету и принуждена выполнять физические упражнения. Надо заметить, что Тутина была одетой скромнее, чем она. Её одежда скорее напоминала ту, в которой женщину представляли перед молодым человеком в прошлый раз, то есть это была туника без рукавов и с подолом чуть выше колен. И так же, как и в прошлый раз, нога Тутины была окольцована. Светлые волосы девушки были зачёсаны назад и подвязаны шерстяной лентой, которая опоясывала голову, перечёркивая лоб над бровями, и была завязана на узел на затылке. Оставшиеся концы ленты, длиной дюймов по шесть каждый свободно свисали вниз. Это был талмит, повязка, указывавшая на некоторую власть её носительницы среди рабынь, отмечая её как «первую девку». В правой руке Тутина держала длинный прут стрекала. Молодая ныне доктор философии в области гендерных исследований уже научилась бояться этого орудия. За последнее время ей достаточно часто приходилось почувствовать его на себе, её дрессировщицы оказались особами очень нетерпеливыми и раздражительными. Глаза Тутины полыхнули синем пламенем, и она жестом указала на открытую дверь. Её испуганная подопечная быстро встала и прошмыгнула мимо девушки в дверной проём. Тутина последовала за ней, закрыв за собой дверь.

Когда женщина снова появлялась на пороге мраморной аудитории, её встретили возгласы, в которых звучали интерес и удовольствие. Она замерла в дверном проёме, робко и неуверенно глядя на собравшихся.

— Как странно она одета, — прошептала одна из женщин.

Тутина, подгоняя стрекалом, отконвоировала её внутрь жёлтого круга. Ей показалось, что будет не слишком уместно, встать на колени в том виде, в котором она была.

Как странно она чувствовала себя в этом местом, будучи одетой в этой манере. А ещё женщина почувствовала, что для неё, одетой таким образом, было бы допустимо говорить, но она не посмела сделать этого.

— Ты сейчас будешь выступать, — объявил ей мужчина.

— Как? — растерянно пролепетала она.

— Безусловно, играть на калике, — развёл руками молодой человек — Ты просто не умеешь. Как не знаешь Ты и танцев тоскующей и просящей рабыни.