Джон Норман - Приз Гора

С некоторых пор она стала завидовать им из-за их ошейников. Как видно не на всех животных надевают ошейники, а лишь на особенных. Это было видимое свидетельство того, что они чего-то стоили. Они были признаны представляющими интерес, достойными того, чтобы их купили и ими владели. Таким образом, ошейник — это своеобразное наглядное свидетельство признания ценности. Ужасным оскорблением в этом мире было бы сказать свободной женщине, что она не заслуживает ошейника. Правда, при этом остаётся открытым вопрос, как можно было бы узнать это, если её никто не видел без вуали?

А вот у неё самой был только ножной браслет, роль которого, как ей казалось, была скорее информативной, чем какой-либо ещё. Это был немногим более чем способ отследить её внутри этого дома, безотносительно того вида дома, которым он мог бы быть.

Почему они не позволили ей просто встать на колени, или постоять неприметно у стены, едва замечаемой, почтительно склонившей голову, но готовой быть вызванной щелчком пальцев свободного человека?

— Девка! — бросил ее владелец, и она испуганно подняла на него взгляд. — Сейчас Ты будешь выступать для нас, но прежде скажи, как твой гореанский?

— Недостаточно хорош, Господин! — вынуждена был признать женщина.

— Тем не менее, тебе придётся использовать его, — сообщил мужчина. — Очень немногие из здесь присутствующих, смогут понять английский язык.

— Что я должна делать? — растерянно спросила она.

— Мы — твои студенты, мы — твой класс, — сообщал он ей. — Ты будешь читать нам лекции. Расскажешь нам всем о мужчинах и женщинах, о социальных артефактах, об их значении, и прочих фактах, о том, насколько все условно, политизировано и непостоянно, о том, что у человеческой разновидности, единственной среди всех прочих, нет никакой связи с природой, о том, что генетика бессмысленна, биология ложна, а эндокринология неважна, и так далее, и тому подобное. Не забудь поведать про то, что что-либо может быть чем-то, всё — ничем, а ничто — всем, и про то, что истинное — ложно, а ложное — истинно. Подними наше сознание, познакомь нас, переделай нас.

Женщина затихла, от испуга забыв даже дышать. Конечно, он говорил с ней, используя английский.

— Эти предметы одежды, — указал товарищ, одетый в синее с жёлтым, — фактически не скрывают её фигуру. Конечно, её очарование видимо под ними невооружённым взглядом.

— Уверен, что она знала об этом, — кивнул молодой человек.

— Вещицы на её ногах смотрятся привлекательно, — отметил другой.

— Как она может удерживать волосы в такой причёске? — полюбопытствовал третий.

— А личико у неё ничего, смазливое, — похвалил четвёртый.

— Да и фигура что надо, миниатюрная, аккуратная и соблазнительная, — признал пятый.

Молодой человек поднял руку, призывая всех к тишине. Разумеется, все эти короткие реплики были сделаны по-гореански. Они говорили небрежно, совершенно не принимая во внимание тот факт, что она могла понять их. Однако к настоящему времени её гореанский уже был достаточен, чтобы до неё доходил смысл их фраз. Женщина слушала их со смешанными чувствами и предчувствиями. Странное это дело, слышать о себе такие замечания, такие объективные и небрежные. Они что, не знали о том, что она была человеком? Они что, решили, что она — предмет, выставленное напоказ животное?

— Начинай, — небрежно бросил молодой человек.

Нерешительно, дрожащим от испуга голосом, она начала.

— Как я тебе сказал, — сразу прервал её молодой человек, перейдя на английский.

У женщины вырвался горестный стон. Для неё стало предельно ясно, что в намерения мужчины входило заставить её честно и открыто дать всем присутствовавшим в комнате ясное понимание того, что она преподавала в течение многих лет. Того, что её коллеги по движению ожидали от неё. Того, что ей было рекомендовано представлять. Того, на чём зиждились её положение, репутация и престиж. Того, на чём были основаны постулаты, которые она в изобилии издавала в журналах, издаваемых определенно для того, чтобы приспособить и подогнать такие представления под идеологию, которой она, фактически, отдала свою жизнь.

Иногда он помогал ей подобрать подходящее гореанское слово, иногда подталкивал её в нужном направлении, напоминая о том или ином моменте, когда ему хотелось, чтобы она яснее выразила свои положения, чтобы предмет её лекции высветился наиболее понятно и правдоподобно.

Затем он приказал ей двигаться по комнате, не переставая говорить. Женщина сделала это, внезапно остро ощутив свою фигуру, скрытую под одеждой. На Земле ей никогда не приходилось ощущать движений её тела, того как предметы её одежды опирались на изгибы её форм, цеплялись за кожу. Но здесь женщина очень хорошо ощутила всё это. Как пугающе, как уязвимо мягко и красиво это происходило! И она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Пару раз он попросил её повторить тот жест, при котором раздавался тот негромкий звук двух браслетов, как будто случайно соударяющихся друг о дружку. Этот звук казался ей очень значимым, особенно при данных обстоятельствах, и у неё не было никаких сомнений в том, что для мужчины это было не менее значимо.

— Спасибо за лекцию, рабская девка, — сказал молодой человек, когда она замолкла. — А теперь сними с себя одежду.

Сначала женщина сняла пиджак и положила его на пол у своих ног. Затем последовали туфельки, вставшие рядом с пиджаком.

На мгновение замявшись, она бросила взгляд на мужчину, но получив его нетерпеливый жест, продолжила. Женщина одну за другой, начиная с высокого ворота, расстегнула пуговицы и сбросила с плеч блузку. В этот момент некоторые из присутствовавших мужчин ударил ладонями правых рук по своим левым плечам.

Женщина удивлённо посмотрела на молодого человека.

— Они выражают свой одобрение, — пояснил он, снова перейдя на английский.

Под блузкой был белый бюстгальтер, узкие лямки которого были застёгнуты на спине. Когда она расстегнула молнию сбоку на чёрной юбке, та легко соскользнула вниз и легла на полу вокруг её лодыжек, женщине осталось только переступить через неё и сдвинуть в сторону.

Мужчины проявили явный интерес к поясу с подвязками. Освободив чулки от зажимов, она расстегнула пояс и бросила его на кучку уже снятой одежды, а затем, сев на пол, скатала чулки вниз по ногам и сняла и их.

По мере того как её ноги появлялись из-под чёрной ткани чулок, окончательно проявлялось очарование её бёдер, соблазнительные изгибы её ног, коленей, икр и щиколоток. Очарование каждой детали, одной за другой, было медленно обнажено.

Закончив с чулками, она поднялась на ноги, замерев перед зрителями. Теперь на ней остались только бюстгальтер и трусики, ну и два браслета на запястье и запертое кольцо на левой лодыжке.