Александр Шушеньков - Бесконечная жизнь майора Кафкина [litres]

– И что теперь? – подавленно спросил Пухов. – Вместо вечной жизни этот козлище предпочел самоубийство. Объяснитесь, господин хороший! Какой прок от вашего эликсира, если он толкает на этакое?

– Дело не в эликсире, – успокоительно проговорил Титов. – Один случай еще ничего не доказывает. Мало ли причин для стресса? Посудите сами: жили бы вы, например, у шейха в зоопарке…

– Но-но!

– Простите, это я так, фигурально… Жил бы кто-то в комфортных условиях, общался, резвился, питался обычной своей пищей, бананами… И вдруг бац! Перевозят его ни с того ни с сего в подземелье, где не с кем и поговорить-то. Что-то вкалывают, а потом – на, ешь морепродукты! Не всякий выдержит, уважаемый Юрий Ильич. Вот и сломалась психика. А что вы думали? Я же говорю, что они почти такие же, как мы! Только с хвостом.

Титов помолчал, и добавил:

– Срочно нужны новые товарищи. Мы на правильном пути!

Ксения руководила Фондом уже почти полгода. За это время она полностью освоилась в новой должности и вошла во вкус исследовательской работы. Особенно ее интересовали тихоходки, и, невзирая на неприязнь к мелкорослому Титову, она большую часть рабочего времени проводила в его отделе. Там она, в основном, просто смотрела за действиями других при проведении опытов да помогала лаборантам готовить оборудование.

Девушка загорелась идеей включения генов тихоходок в геномы сельскохозяйственных культур, чтобы повысить их засухоустойчивость. Она рассчитывала внести исследования по этой тематике в план НИОКР лаборатории уже на следующий год. Впрочем, ей интересно было и просто наблюдать за бытом полупрозрачных «водяных мишек» со смешными мордочками. В их неторопливых движениях было нечто философское; они словно всем поведением своим говорили: кто понял жизнь, тот не торопится. Этакие микроскопические мудрецы, мыслящие категориями вечности!

Титов предпочитал работать с тардиградами вида гипсиус дуджардини, исследуя группу генов, ответственных за генерацию внутренне разупорядоченных белков. Он пользовался любой возможностью, чтобы оказаться рядом с Ксенией, и, потирая пухлые ручки, начать рассказывать.

– Эти цитозольные, экскретируемые и митохондриальные белки, Ксения Александровна, как известно, не имеют четкой вторичной структуры, – говорил коротышка, – и в них ключ к тайне бессмертия. Гомологов в живой природе у них не наблюдаем. Скажу вам по секрету, что через год-другой мир будет потрясен эпохальным открытием. Мы с вами перепрограммируем механизм экспрессии генов. Да, да, вы – полноценный участник эксперимента, достойная замена Татьяне Юрьевне! Мы с вами…

Титов рассчитывал на любовь Ксении, однако ее сердце, как говорилось в старинных романах, принадлежало другому. И этот другой, Борис Ефимович Розе, также не скрывал своих чувств. По окончании рабочего дня они встречались и разговаривали не только о Проекте «Б». Теперь они обсуждали и музыку, и философию, и кино, и стихи, причем не только Цветаевой!

В начале октября Титов в состоянии странной эйфории подошел к Ксении, сидящей перед экраном компьютерного монитора, и со странной наглой застенчивостью протянул ей букет роз:

– Вот, Ксения Александровна, примите с наилучшими пожеланиями! Сегодня такой день, вы бы знали!

Ксения неохотно приняла букет, но что же делать?

– Спасибо, Антон Карлович. А что за событие?

Титов довольно пояснил:

– Год назад мы с вашей мамой провели один опыт. Очень важный опыт! Он оказался прорывным в нашей работе. Конечно, наука требует жертв…

Тут коротышка осекся, словно бы сболтнул лишнего, и добавил торопливо:

– Я имею в виду, что рак – болезнь неизлечимая.

Кажется, у него вырвалось совсем не то, что он хотел сказать. Титов понял, что дал маху: влюбленный человек, даже такой мудрец, как он, может при общении с предметом обожания наговорить массу глупостей. Он совсем смешался и повторил:

– Наука требует жертв.

Странные слова и поведение Титова смутили Ксению. Что все это значит? «Важный опыт», «наука требует жертв», «рак – болезнь неизлечимая»? При чем тут рак?

Рак?

И тут вспомнила она завершающие минуты жизни матери в мюнхенской клинике, одни из последних ее слов, тогда совершенно непонятных, отнесенных ей, Ксенией, к предсмертно-бредовым: «…они думают, что это рак. А это бессмертие…» Бессмертие?

– А что это был за опыт, Антон Карлович? – спросила она смущенного Титова, который стал вытирать вспотевшие руки о халат. – Он отражен в журнале?

– Конечно. Все мы записывали, все фиксировали, Ксения Александровна. Впрочем, легко можете проверить. – Титов уже пришел в себя и в обычной самодовольной манере добавил: – У нас комар носа не подточит! Все записано, так сказать. Ну, пойду потрошить клиентуру.

Он удалился, а Ксения тотчас же отправилась взглянуть в записи, которые документировали ежедневно все проводимые в отделе работы. Вскоре она выяснила, что в этот прошлогодний день никаких особенных экспериментов не проводилось, наоборот, шли обычные рутинные операции. Тогда что же имел в виду Титов? А возможно ли, что некий опыт был осуществлен без документирования? Ведь мама была человеком отчаянной научной смелости. А не могла ли она?..

Дальше думать было страшно. Надо было обязательно связаться с дедом, он гораздо опытней в житейских делах. Может быть, он что-то сможет выяснить у Титова?

Сообщение Ксении вывело Пухова из равновесия. До этого момента он был, в принципе, доволен малорослым. Тот энергично работал на два фронта: в ФЛГИ и в мавзолее. Совсем недавно сообщил, что смог еще усилить эликсир в плане ускорения процессов метаболизма.

– Теперь-то товарищи уже через месячишко дадут нам нужный результат, – похохатывал он с экрана скайп-монитора. – Откладывать не будем, сегодня же и привезу препарат.

И он действительно привез новый раствор, который и использовали. Правда, к сожалению, отрабатывать пришлось его не на шимпанзе: в последний раз наглецы посредники напоили пуховского торгового агента Ивана Рабиновича, и по пьяной лавочке втерли ему трех перекрашенных и подстриженных орангутанов.

Сумасшествие, чистый Кафка, что тут скажешь? Слава богу, хоть не макака! «Мир рушится и идет ко дну, а связь времен распалась окончательно, – понял Пухов, когда увидел пьяного агента и крашеных обезьян. – Да, лишь препарат «Б» спасет цивилизацию, но вот достойны его будут немногие. Всем же остальным – геенна огненная и скрежет зубовный, как говорит Исидор. А уволенному подлецу Рабиновичу – в первую очередь!»

Пришлось колоть три, шесть и десять кубиков проклятым орангутанам, обозначенным как номер 3, номер 4 и номер 5. В отличие от шимпанзе эти не стали лысеть, а, наоборот, скоро и обильно «заколосились» рыжей природной шерстью. Номер 3 с утра до вечера что-то балабонил, номер 4 помаленьку худел, а номер 5 вообще вел себя исключительно нагло: похотливо поглядывал на Пухова и показывал ему детородный орган.