Дмитрий Скирюк - Осенний Лис [litres]

Во дворе было тихо, да и некому было шуметь – два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина, шедшая с пустой корзиной, – вот и весь народ. Если кто и был ещё, предпочитал сидеть в тепле. Снег, чёрный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось бельё на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.

Странника стащили с коня.

– Что граф? – спросил, зевая, конюх. – Ещё охотится?

– Угу, – с ленивой неохотой отозвался один из всадников. – Отведи коней да разыщи Хорию. И живей, а то мы и так устали, да стоять ещё…

Тот кивнул, увёл лошадей на конюшню и скрылся в замке.

Здесь все были какие-то сонные – и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория – кузнец лет сорока, до глаз заросший чёрной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки, а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он сам уснул и видит сон – бредовый, страшный, но всё же сон, однако миг прошёл, вернулась боль в заломленных руках, и наваждение сгинуло.

– А что с ним делать? – спросил кузнец.

– В подземелье.

– А, ну-ну…

Пленника втолкнули в полутёмную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело – толком не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жжёный войлочный передник, мехами раскалил две малые заклёпки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и всё так же безразлично потребовал:

– Руки.

Наручники он заклепал почти не глядя – привычная, видать, была работа, – и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей. В стене обнаружился горелый факел, кузнец зажёг его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белёсую от мёрзлой плесени дверь. Шагнул вперёд и оглянулся:

– Куда его?

– Да всё равно куда, – ответил стражник, державший цепь от наручников. – Вон туда хотя бы.

Кузнец замялся:

– Туда не надо бы – там баба.

– Да не один ли чёрт! – ругнулся стражник. – Сади, где знаешь!

В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, неровная кладка потолка вот-вот обрушится. Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было, лишь толстые тяжёлые засовы. Дверь вела в темницу – комнатушку пять на пять шагов с земляным полом и двумя лежаками. На одном бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь. В окно, настолько маленькое, что решётка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушёл и вскоре вернулся с инструментом. Цепь закрепили на кольце и удалились.

Воцарилась тишина.

Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул к двери – цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему на двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскрёб ногтем ещё тёплые головки заклёпок. Ковка была прочная, глухая – такую и зубилом не сразу собьёшь. Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Травник вздохнул и выругался.

Куча тряпок на соседнем лежаке задвигалась, явив на свет заросшую пегими космами голову. С минуту узники молча рассматривали друг друга.

– Ты кто? – спросила наконец голова. – Холоп иль кто ещё?

– Странник я, – помедлив, ответил рыжий парень.

– И за что тебя сюда?

– Попался графу на охоте под горячую руку.

– Понятно.

Обладатель головы неловко выпростал наружу руки, тоже скованные, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поёжился, поскрёб ногтями в бороде.

– Слышь, рыжий. – Он покосился на окно. – Что там сейчас, снаружи?

– День.

– Нет, а вообще?

– Вообще – зима, – ответил тот. – Февраль.

– Февраль… – задумчиво повторил узник. – Уже февраль… – Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. – Я – Миклош, а тебя как звать?

Ответа не последовало.

С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова всё притихло. Под вечер заявился стражник и принёс еду – миску чечевичной каши, а для странника приволок драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замёрз бы насмерть. А после все о них забыли. Время замерло для узников. Им, погребённым заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в сутки заходил хромой тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила к ним без сна холодной стылой дрёмой. Ложились спать спиной к спине – так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи, ничего не поделаешь – приходилось терпеть.

Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он угодил сюда за то, что осмелился рубить дрова в графском лесу.

– Ну а как не рубить? – вопрошал он. – На всю зиму хвороста разве напасёшься? А зима нынче вона какая… Я и пошёл. Дёрнул же чёрт этих собак рядом проехать – услышали топор. Четвёртый месяц уж я тут, всё жду – вдруг отпустят. Как там жена, дети – ничего не знаю. – Он вздохнул. – Ладно, успел я им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь, перестарался. Жадность погубила. В другой раз лучше с пилой пойду – её не так слыхать.

– А знаешь, эту крепость как построили? – в другой раз вопрошал старик. – Не знаешь? Ну! Это ж такое дело было! Лет десять назад собрались богомольцы, стало быть, на Пасху, в Тырговиште. Ну. А пан Владислав всех их повязал и объявил: пока вы, говорит, мне замок не построите, не видать вам ваших очагов! Так и сказал. А с графом Цепешем какие шутки… Пришлось работать. Так мы, когда строительство окончили, все голые ушли. Работали от восхода до заката, вся одежда в клочья. И новую купить денег не было – он же не платил. Добро хоть кормёжка была…

Странник молча всё выслушивал и лишь однажды спросил:

– А много ли народу в этих подвалах?

– В темнице-то? Да много кто сидит. – Миклош покачал головой и поёжился. – Да и тем, считай, повезло – годков этак с пять тому назад ох и лютовал он! Была у него такая забава – на кол людей сажать. Не счесть, сколько народу перевёл. Чтоб он сдох, проклятый дракул!

В первую же ночь странник попытался избавиться от оков и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще – не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще сидел неподвижно, вспоминая, но без толку. Что-то важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу и сам теперь был как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.