Шон Исли - Отель «Странник»

Мы продвигаемся дальше. Древесный свод над нами становится таким густым, что неба почти не видно. В густой листве звенят насекомые. Все эти мухи, переносящие заболевания, малярийные комары, ядовитые древесные лягушки, опасные змеи… Мне явно не судьба стать фанатом Конго.

О чем я только что думал? О том, что мама с папой могли успеть увидеть дерево до того, как оно исчезло.

– А Старик уверен, что где-нибудь в джунглях нельзя отыскать еще одно, новое, дерево Весима?

– Не думаешь, что, если бы дереву могли найти замену, это уже давно бы сделали?

Ну, никогда нельзя знать наверняка.

Дорога выводит нас из леса на широкую поляну, полную крытых тростником хижин. За мной краем глаза наблюдает женщина, несущая большую пластиковую бутыль с водой. Впрочем, не одна она: в нашу сторону поворачивается множество голов. Отовсюду смотрят внимательные глаза. Взгляды провожают двух странно одетых чужаков, едущих на слонах. Известно ли этим людям, что мы прибыли сюда забрать еще нескольких их детей? Вдруг они знают и тайно ненавидят нас за это?

– Если бы существовали другие способы спасти Отель, Агапиос использовал бы их, – произносит Рахки.

Я представляю бледное лицо – обтянутый кожей череп, – смотрящее на меня, вернее, на папу в моем сне.

– Он выглядит очень старым.

– Никто не знает, сколько ему на самом деле лет. Старшая тоже не говорит, как давно она работает в Отеле, но я как-то видела фотографию их обоих: они со Стариком стоят рядом перед дверью в начале 30-х годов.

Мой слон резко останавливается.

– В смысле, 1930-х?

Она кивает.

– И с того времени они совершенно не изменились. Неудивительно, что Агапиос снова ищет себе заместителя.

Это все имеет смысл. Полосатый ведет войну с Отелем из своего Музея. Должно быть, он выяснил что-то о планах Агапиоса, изучая историю Отеля. Нико говорил, что прекрасная часть Отеля – это только фасад, а сам по себе, в других формах, он существует очень давно. Но, кажется, Нико упоминал, что Полосатый тоже довольно стар. На той фотографии с папой он выглядит точно как сегодня, а ведь прошло немало лет.

Рахки спрыгивает со спины слона и проводит пальцем в перчатке по резным линиям на табличке над дверьми одной из хижин. На ней вырезаны два скрещенных ключа над раскидистым деревом – такие же ключи, как на значке на лацкане пиджака Агапиоса.

– Приехали, – говорит она и отдергивает закрывающую вход выцветшую занавеску. Я кое-как спускаюсь со своего слона и иду за ней.

Лучи послеполуденного солнца проникают сквозь прорехи в крыше, освещая помещение, полное детей таких же маленьких, как те, в Будапеште. Почти все они до пояса голые, некоторые перевязаны грязными бинтами. Один малыш сидит на скамье, свесив ножки, коленка одной ноги забинтована. А ниже этой коленки ничего нет: у него отсутствуют лодыжка и ступня. Другой кроха тревожно смотрит на меня единственным глазом – на второй наложена заскорузлая повязка.

Мой взгляд возвращается к одноногому мальчику. Тот робко улыбается мне, и я поспешно отвожу глаза. Как бы мне хотелось знать, что ждет этих детей, когда мы доставим их в Отель! Я ведь даже не могу заговорить с ними: до сих пор ни один из встреченных мной детей не говорил по-английски.

Долговязый мужчина в цветастой рубашке и обрезанных выше колен джинсах приветственно вскидывает руку.

– Привет, Рахки! Рад тебя видеть!

– И я тебя, Филипп, – отзывается она.

– Кто это с тобой? – у Филиппа густой и тяжелый акцент. – Новый друг?

Рахки представляет меня, и я пожимаю крепкую мозолистую руку Филиппа.

– Кэмерон Джонс? – переспрашивает он. – Слушай, твое лицо мне кого-то напоминает. И имя Кэмерон тоже знакомое… Ты случаем не родственник Рейнхарту и Мелиссе Вайсс?

Рахки вопросительно смотрит на меня. Внутри меня все обрывается. Что же мне делать? Этот человек знал моих родителей!

– Конечно, родственник! – смеется Филипп. – Точно, я вспомнил, Джонс – это девичья фамилия матушки Рейнхарта! Значит, ты и есть Рейнхартов сынишка! Кэмерон и… забыл, как там звать твою сестру-близнеца?

Я с трудом сглатывают.

– Кэ… Кэссия.

– Точно! – он хлопает меня по спине, едва не сбивая с ног. – Джонс, тоже мне придумал! У меня память на лица, так просто не обманешь! У тебя на лбу написано, что ты Вайсс. Старина Рейнхарт из тех ребят, кого разок встретишь и никогда не забудешь, – он наклоняется ко мне и шепотом спрашивает: – Как им, удалось отыскать Оранжерею?

Только что я страдал от жары, а теперь весь жар разом отхлынул от рук, ног, спины… и бросился мне в лицо. Уши закладывает, в голове нарастает звон. Этот дядька знал моих родителей – и он все еще жив и работает на Отель. Хуже того, поставляет Отелю детей. Он должен понимать, что происходит. Все эти годы… Может, он и был причиной, по которой мой отец пустился в бега? Мог этот приятный улыбающийся человек стать причиной смерти моей мамы, ее убийцей?

Рахки подходит ближе.

– Рейнхарт? Оранже… О чем вы вообще говорите?

– Он что, тебе не рассказал? – Филипп удивленно смотрит на меня. – Или, может, ты сам не знаешь, мальчик?

Я стискиваю под одеждой папину монетку. Мне нужно срочно собраться с мыслями. Возможно, этот Филипп – такой же, как Рахки, и толком не знает секретов Отеля. Но если ему не удалось их раскрыть за столько времени, как это сделать мне за шесть оставшихся дней?

– Я… э… не знаю, что произошло с моим отцом, – говорю я, пытаясь не выдать паники. – Я его совсем не помню.

– А-а-а, – тон Филиппа разом меняется. – Сочувствую, парень. А как там твоя сестра? У нее вроде была какая-то хитрая болячка – не помню, какая…

– Spina bifida, – отвечаю я.

Он щелкает пальцами.

– Да, точно! Какая досада, что Отель не смог ее вылечить. Рейнхарт был так подавлен, когда узнал, что у малышки такая беда со здоровьем. Всегда тяжело, когда это касается твоих близких. – Он оборачивается на детей. – Но на всех что-нибудь обрушивается, не одно, так другое, верно?

– Это так, – Рахки смотрит на меня как на какого-то уродца из циркового шоу.

Я стискиваю зубы. Как я собираюсь выпутываться, как объясню все это Рахки? Я хочу продолжить разговор с Филиппом, вытянуть из него все, что он знает. Но не могу себе этого позволить. Кто знает, что за вести Рахки передает Старшей горничной через свой магический планшет? А теперь ей известно мое настоящее имя.

– Ладно, перейдем к делу, – Филипп вытаскивает изо рта зубочистку, которой он ковырял между зубами, и указывает на детишек. – Нынешний урожай собран по местам военного конфликта. Им нужно какое-то время, чтобы прийти в себя перед распределением.

– Я уведомлю Старшую, – кивает Рахки.

– Вот и славно. – Филипп машет детям рукой, и они все встают как по команде, кроме одноногого мальчика. Тот остается сидеть на лавке, неотрывно глядя на меня. – Ну, детки, до свиданья.