Антон Демченко - Боярич: Боярич. Учитель. Гранд [сборник litres]

– Только одно. Все участники – адепты Эфира, – ответил я.

Бестужев кивнул.

– Значит, ты уверен, что это не подделка и Ломова с его людьми действительно убрал этот новоявленный малолетний опричник… – задумчиво проговорил боярин, поднимаясь с кресла. Он не стал дожидаться от своего секретаря подтверждения только что сказанного. Зачем? Бельский привык, что этот человек не приносит непроверенных сведений. А уж если вынужден сообщать таковые, обязательно об этом упомянет. – Что ж. Придется пригласить нашего дорогого «коллегу» на разговор. Завтра… скажем, в девять утра. Ах, дуэль, да… Что ж, если он не явится на поединок, я жалеть не буду. Иван…

– Слушаю, – секретарь, одетый в безупречный серый костюм, вытянулся во фрунт.

– Завтра к восьми подготовь мой выезд. Группу Седого в поддержку. В полном составе. Надо же уважать «коллег», не так ли?

– Будет исполнено, – секретарь коротко поклонился и, увидев взмах руки патрона, исчез за дверью.

Боярин подошел к низкому, забранному частой фигурной решеткой окну с мелким витражным рисунком, и замер, разглядывая ярко раскрашенные стеклышки. А что же еще? Пейзаж за ним увидеть все равно невозможно… зачем нужно такое окно? Традиция? И да, и нет. Да, эти расписные окошки очень хорошо гармонировали с фасадом четырехсотлетнего здания Зотовских Палат, но главное их предназначение – скрытность. Не видишь, что творится за окном? Но и тебя не могут рассмотреть с улицы, и тепловизор не поможет. Весь, до последнего завитка витражного рисунка, превращенный в артефакт переплет окна поддерживает одну и ту же довольно высокую температуру стекол, легко засвечивающую экраны тепловизоров, и уж тем более никакой направленный микрофон не снимет звука с сотен мелких стекляшек, неумолчно вибрирующих в самых хаотичных режимах благодаря все тому же артефакту-переплету. Удобная вещь этот витраж, одним словом. Бронированная Эфиром, безопасная…

Бельский нахмурился, рассматривая светлый треугольник прямо посреди витражного рисунка, через который в помещение с тонким, почти неразличимым свистом врывался холодный уличный воздух, и, автоматически опустив взгляд, попытался найти на низком и широком подоконнике выпавшую из переплета стекляшку. Не нашел. Под ногой что-то хрустнуло. Боярин резко, с хеканьем, как это делают только упитанные люди, наклонился, пытаясь нашарить чуть близоруким взглядом потерю… И с тихим хлопком витраж осыпался на его широкую спину. Вот тебе и броня.

Тренировка. Как бы мне ни хотелось отправиться вместе с караваном, подольше побыть с Олей и взглянуть наконец на будущую школу эфирников… Увы, ровно в шесть утра, под тихое гудение прогревающихся двигателей машин и суету собирающихся в путь «бестужевцев» я вынужден был покинуть уютную постель и ворочающуюся в ней невесту, чтобы отправиться к Скуратову на обещанную тренировку. Хотя в шесть утра сомнения в том, что единственное занятие сможет подготовить меня к грядущей встрече с Бельским, были сильны, как никогда.

В результате в знакомом мне кабинете в Аркажском монастыре, куда успел забуриться дед, я появился, пребывая в не самом лучшем настроении. Прямо скажем, хреновое это было настроение. И если я не ошибаюсь, глядя на физиономию господина Скуратова-Бельского, в этой комнате я был не единственным таким уникумом. Дед смерил меня взглядом и, не сказав ни слова, протянул большую чашку с дымящимся кофе, черным, крепким и без сахара. Самое то, чтобы проснуться.

– Не выспался? – кивком поблагодарив старика, спросил я, после того как сделал первый глоток обжигающего напитка.

– Работа, – пожал он плечами, прихлебывая кофе из точно такой же объемистой кружки. – А ты?

– Отдых, – фыркнул я, невольно вспомнив тот «марафон», что устроила мне Ольга, отыгрываясь за все пропущенные ночи.

– Устал, поди, бедняга. Совсем тебя невеста заездила, – посочувствовал дед и, отставив сторону опустошенную чашку, резко поднялся с кресла. – Допивай – и идем на полигон. Времени у нас катастрофически мало… так что не будем терять его остатки. Вперед, Кирилл.

– Иду-иду, – проворчал я, допивая свой кофе.

Скуратов тем временем уже успел выйти из-за стола и… хм, кажется, он действительно не намерен терять ни секунды времени… Учитывая, что на знакомый мне полигон мы отправились через открытое стариком окно.

– А ты что думал, я шучу? – бросил Скуратов, заслышав мой хмык. – Я всю ночь дела разгребал, чтобы сегодня не отвлекаться. Нам хотя бы дней пять-шесть. Я бы тебя действительно подготовил… но чего нет, того нет. А потому… Давай-ка, парень, двигай на ковер, располагайся… поудобнее – и приступим. Ускорение четыре…

Знакомый чуть затемненный зал полигона, расположившийся в подземельях под монастырем, и разбросанные по нему не менее знакомые огороженные площадки… кое-где каменные, кое-где больше напоминающие детские песочницы, а та, на которую указал Скуратов, больше похожа на борцовский круг. В отличие от каменных и песчаных площадок, предусмотрительно затянутых мощными стихийными щитами, здесь никто не отрабатывает боевых техник и не ставит опасных экспериментов. Да и мягкое покрытие «ковра», больше похожего на спортивный мат, нужно только для удобства пользователей… чтобы во время медитации задниц своих на гранитных плитах пола не отморозили… или чего-нибудь еще, более ценного. Хм…

Ускорение четыре, значит? Ладно, сделаем. Хотя мог бы и с двойного начать. Вот так сходу нырять в мысленный разгон, минуя привычный разгон тела, мне… некомфортно, скажем так.

– Готов? – Голос Скуратова стал растянутым и низким, словно слушаешь кассету на магнитофоне с садящимися батарейками. Осторожно киваю, и на мат шлепается полированный металлический шар с мой кулак размером. И вновь голос деда. – Тво-ояа за-ада-ачаа… ста-андаарт. Усло-овиеэ: проотиводеэйствие. Вни-имааниеэ на-а то-оочноость ко-онтро-оляа… При-истуупаай.

Еще один осторожный кивок – и я пытаюсь силой воли поднять шар над ковром. Тот дергается, но тут же вновь оказывается на полу, прижатый контролируемым дедом Эфиром. Чуть больше усилий – и шар медленно покрывается белесым налетом инея, пока тонким и почти незаметным. Ну, разве что деду… Окрик следует незамедлительно, и я отпускаю излишек Эфира «на волю».

– Ко-онтро-оль! – Да, под разгоном голос Скуратова напоминает корабельную сирену. Эдакий ревун в миниатюре. И чего орет? Я и так все прекрасно понял. Задача примитивная, но эффективность воздействий тренирует только в путь…

Один час субъективного времени спустя я уже совершенно спокойно контролирую свои действия и для выполнения заданий Скуратова прилагаю ровно столько сил, сколько необходимо, чтобы преодолеть формируемое им противодействие. Металлический шар послушно взмывает в воздух и беспрекословно повинуется моим указаниям.