Джосайя Бэнкрофт - Рука Сфинкса [litres]

– Попытайся не вывалиться, – посоветовала она, берясь за рычаг.

Ощущения от езды напоминали одновременно лошадь и поезд, причем сочетали в себе худшие качества того и другого: машина подпрыгивала, как лошадь, но грохотала, словно поезд. Адам схватился за поручень. Эдит это слегка возмутило.

– Машина просто еще холодная, – прокричала она, и ее голос вздрагивал в такт вибрации.

– Ты на ней уже ездила? – Вопрос казался особенно актуальным, учитывая, что они собрались карабкаться вверх по отвесной стене.

– Ездила, да. Не водила, – сказала Эдит. – Но я знаю, в чем суть.

Она еще немного передвинула рычаг, и странный конь, проворно одолев угол между полом и стеной, продолжил двигаться.

Адам почувствовал, как сила тяжести норовит опрокинуть его на спину, и порадовался высокой скамье и веревке с узлами на коленях. Крыша стойла открылась над ними, как створки ворот, обнажив тусклые полосы электрического света, рассекающие каменную трубу.

Машина пустила в ход свои хваталки и начала энергично подниматься.

Ощущение было такое, словно они пробираются через муравейник. Шахта впереди разделилась пополам, потом слилась с другой и опять раздвоилась. Красные ячейки светились в головах и телах других машин, работавших в сумерках. Желтоватые лампочки освещали неровности туннелей, оставленные чьими-то долотами, – свидетельства древнего труда.

Адам не чувствовал ни места, ни направления, ни расстояния до выхода из Башни и все же не ощущал ни страха замкнутого пространства, ни смятения. Он как будто плыл по реке, легко и беззаботно. Это путешествие, сопровождаемое тряской и грохотом, доставляло ему удовольствие.

В далекой тьме перед их покачивающимся «конем» появилась звезда. Она двоилась, множилась, и черные нити пространства росли, отделяя каждую новую светящуюся точку от соседних. Небесная зигота распухла и пролилась в темноту. Свежий воздух коснулся кожи, отмечая каждую пору, каждый волосок, каждую складку, пока Адам не ощутил свое выражение лица так отчетливо, словно гляделся в зеркало, и оказалось, что он улыбается с восторгом.

Стеноход так резко протиснулся через отверстие в Башне, что юноше показалось, будто его бросили в ночное небо. Затем движитель перебрался через каменный карниз и начал подниматься.

Адам вскрикнул, а старпом рассмеялась.

Вид был настолько необычный, что ему с трудом удавалось не вертеть головой туда-сюда. Он бросил взгляд через спинку скамьи на укороченный лик Башни, на яркий полумесяц Рынка – великую трясину надежд, озаренную огнями костров, факелов и беспомощных бдений. А наверху блистал космос, похожий на новую крышу над фронтонами горного хребта. Почувствовав, что больше не может это выносить, Адам обратил восторженное лицо к Эдит. Она выглядела более довольной, чем на протяжении последних недель.

– Невероятно, – сказал он. – Надо было давным-давно выехать на прогулку.

– Самое странное в езде по стене – то, как быстро она начинает казаться нормальной. Если просто смотреть вперед, можно поверить, что мы едем на повозке через обширное поле под паром.

– Да, но лежа на спине, и у повозки шесть ног.

– Пока три из них одновременно держатся за стену, беспокоиться не надо.

– А если останется две?

– Это все равно что ни одной. – Не убирая руку с рычага, Эдит кивком указала вперед. – А вот и Воротник.

Было странно глядеть на облачный вал с такого расстояния и под таким углом; отсюда он выглядел заурядным туманом, а не неизменной сутаной, в которую куталась Башня. Когда люди видели ее впервые, тот факт, что у нее не было зримой вершины, производил глубокое, пусть и противоречивое впечатление. Небесный Воротник как будто намекал, что Башня либо длится без конца, либо, наоборот, невзирая на все амбиции, утыкается в некий природный барьер, как комнатное растение, выросшее до потолка. Поскольку истина была неопределенной, каждый в меру собственного воображения решал, положить ли Башне конец или длить ее вечно. Обе эти позиции странным образом внушали наблюдателям чувство, словно они поспособствовали воздвижению монолита, и это наделяло их уверенностью, необходимой для приближения к Башне – и поглощения ею.

И Эдит, и Адам уже переросли такие любительские воззрения, хотя на самом деле ни один из них не был столь просвещенным, как им хотелось бы считать.

– Я и забыла, насколько тут все плоское. Возможно, придется немного порыскать туда-сюда, прежде чем найдем для тебя подходящую нишу.

– А если мы просто продолжим путь наверх?

– Хочешь пройти сквозь туман?

– Почему нет? Нет нужды скакать галопом. И если уж я должен остаться снаружи, хотелось бы иметь побольше пространства, чтобы размять ноги.

– Вершина? – повторила Эдит, и застывшая улыбка на ее лице растаяла, превратившись в опасливую гримасу.

– Ты там бывала?

– Нет, и я даже не знаю, насколько она далеко.

– Она не может быть слишком далеко. Очевидно, что Зодчий – или Сфинкс, или кто там наш хозяин на самом деле – соорудил себе особняк под самой крышей. Я имею в виду – можно провести следующие несколько часов, кружа, надеясь наткнуться на нишу и не попасться на глаза привратникам, или сразу направиться к ровной поверхности. Если только ты не из тех, кто думает, что Башня растет без конца.

– Не глупи, – сказала она и бросила на него испепеляющий взгляд.

– Тогда почему бы и нет? Мы уже зашли так далеко.

Стеноход враскачку приближался к облакам, похожим на вату, и вблизи становилось ясно, что по ним вполне можно перемещаться: туман клубился, раздавался, понемногу открывая поверхность. Да, сквозь него можно было пройти, пусть он и выглядел зловещим.

– Ладно… – согласилась Эдит и ногой нажала переключатель. В передней части машины зажглись два прожектора. – Мы отправляемся на самый верх.

Туман был теплым, как поднимающееся тесто. И хотя его плотность и наличие варьировались, они редко видели что-то еще, кроме поверхности стены перед собой. Песчаник в свете фар блестел, как граница прилива. Низкий гул, пронизывающий логово Сфинкса, доносился и сюда, пусть и звучал приглушенно.

Нет более странного уединения, чем дарованное облаками. Внутри них ощущаешь одновременно тесноту комнаты и простор небес. Пряча секреты, облака их обнажают, настраивают людей на доверительный лад. По этой причине бывалые воздухоплаватели держатся подальше друг от друга, когда корабль попадает в облако: не хотят делиться тайнами.