Астрид Шольте - Четыре мертвые королевы [litres]

Рабочий день закончился, люди разъехалась по своим квадрантам, и Дом Согласия был почти пуст. В Эонию вела современная железная дорога, начинавшаяся у красивой, изящной платформы и уходившая в тоннель. Я никогда не бывала в других квадрантах, и мне не терпелось поскорее сесть на поезд.

У входа на платформу стоял эонийский охранник с дестабилизатором на поясе.

– Пропуск, – сказал он, увидев нас. Я попятилась и спряталась за широкой спиной Варина, мечтая слиться со стенкой. Кажется, он был прав насчет моего наряда.

– Я еду записать сообщение для своего клиента из Лудии. – Варин кивнул в мою сторону и протянул охраннику прозрачную пластину величиной с игральную карту. Когда тот сканировал ее, на пластине на мгновение появилась фотография Варина и его должность.

– Проходите, – сказал охранник под протяжный электронный сигнал из тоннеля.

Как-то легко мы отделались. Он даже не стал задавать Варину вопросы.

– Будь рядом и заходи в вагон одновременно со мной, – сказал Варин, когда мы вышли на платформу.

– Одновременно?

Я огляделась по сторонам. Час был поздний, народу на платформе было немного, но все стояли неподвижно, будто приросли к полу, и смотрели прямо перед собой. Тут из темного тоннеля вышел поезд.

Как только двери открылись, все шагнули вперед. Одновременно.

Я в панике вцепилась в Варина. Он не отдернул руку.

Все взгляды были устремлены на меня, а точнее на мой наряд. Наши попутчики-эонийцы приняли меня за лудку, и мой вид явно их оскорблял. Я нацепила широченную улыбку. Макеля с Лудией ничто не связывало. Если повезет, он потеряет след.

В тоннеле поезд разогнался. Где-то над нами, в эонийском медицинском центре, лежал без сознания мой отец, а у его постели в надежде, что он очнется, дежурила мать.

Медицинский центр тянулся от королевского дворца на целые мили и заканчивался исследовательским институтом.

Поезд вынырнул из тоннеля, и перед нами раскинулась эонийская столица, простиравшаяся до самого горизонта. Мимо окон стремительно проносились серебристые здания с ночной подсветкой. Я будто рассекала воды сверкающего озера. У меня, должно быть, отвисла челюсть и глаза на лоб вылезли, но я просто не могла оторвать взгляда – и носа – от окна. Никогда прежде мне не доводилось видеть таких высоченных зданий. И таких тоненьких. Самые дальние постройки смахивали на иголки, и, казалось, не выстояли бы на сильном ветру. Я хотела спросить у Варина, почему они такие высокие и не падают, но он отвернулся и смотрел в окно с противоположной стороны. Мне казалось, он стал относиться ко мне теплее, но, видно, эонийцам теплота незнакома. Во всяком случае, вид у него был холодный.

Хотя мое присутствие эонийцам не нравилось, никто не осмелился ко мне подойти. Они даже между собой не общались. Каждый пассажир был обособлен от окружающих, как будто путешествовал в абсолютном одиночестве. Каждый смотрел прямо перед собой, некоторые тихо переговаривались с кем-то по коммуникационным линиям.

Неужели и Варин так живет? Ездит каждый день на работу, не разговаривая ни с кем, кроме своего босса на том конце линии? «Сваи» та еще помойка, это верно, и народ там без принципов, но мы, по крайней мере, здороваемся при встрече. Большинство обитателей «Свай» я знала хотя бы шапочно.

– Добрый вечер, – произнес ровный голос. К моему изумлению, посреди вагона выросла женщина в бежевом органическом костюме. – Добро пожаловать в Эонию. Мы рады приветствовать как эонийцев, так и гостей из других квадрантов, – сказала она с механической улыбкой.

– Рады приветствовать? Ну да, конечно. Только побыстрее убирайтесь восвояси, – усмехнулась я. Все знали, что эонийские власти время от времени устраивают «проверки», как это у них называется, обыскивая дома в поисках беженцев из других квадрантов.

С соседнего кресла на меня неодобрительно покосился какой-то мужчина. Я приветливо улыбнулась.

– Эония – родина великих научных и технологических открытий, сплоченное и миролюбивое сообщество, – продолжала женщина. – Желаем вам приятно провести время.

Никакой сплоченности я что-то не заметила. Закончив обращение, женщина с отсутствующим видом смотрела вперед.

– Что это такое? – спросила я.

– Голограмма, – сказал Варин. – Такие есть во всех поездах. Для всякого рода оповещений.

Хм, а о смерти королев нас оповещать никто не торопился.

Я просунула руку сквозь голову женщины-голограммы и подергала пальцами.

– Прекрати, – прошипел Варин.

– По мне, так это пустая трата технологий, – сказала я, разглядывая ее безупречные, но скучные черты.

Варин отвернулся, будто ему за меня было стыдно. Если, конечно, такое чувство, как стыд, эонийцам знакомо.

– Мы приближаемся к первому округу Эонии, – объявила женщина.

Варин встал.

– Пора выходить.

Я прошла прямо сквозь голограмму, и ее черты на мгновение размылись.

– Ну и ну, – пробормотала я.

Мы высадились на платформу и дальше пошли пешком. Здесь было градусов на двадцать холоднее, чем в Тории. В городе снега не было: настоящее снежное царство начиналось за его чертой.

Я поежилась, сунула руки под мышки и, проклиная лудскую моду, с завистью поглядела на Варина и его органический костюм. Он шел не оглядываясь, двигая руками и ногами, как отлаженная машина.

Перевалило за полночь, и улицы почти опустели. По правой стороне дороги все шли в одну сторону, а по левой – в другую. Тротуары сверкали чистотой. Все подчинялось строгим правилам. У меня на глазах один человек уронил лудскую пышку, купленную, вероятно, в Городе Согласия, но не успел он за ней наклониться, как подоспела женщина в белом органическом костюме и сгребла ее в совок.

– Здесь у каждого свое место, – сказал Варин вполголоса, когда уборщица пошла устранять новую «аварию». – Каждый играет свою роль.

– А если кто-то откажется?

– Не отставай, мы почти пришли, – сказал он.

Но я и так знала ответ. Достаточно вспомнить подручных Макеля. Если ты не вписываешься в рамки, в Эонии ты такой никому не нужен. Уноси ноги, пока тебя не усыпили.

Квартира Варина располагалась на двадцать восьмом этаже тонкой, как спичка, высотки. Она была небольшой, но не тесной.

В нише в углу стояла узкая белая кровать. А я-то думала, он ночует в морозильной камере или, на худой конец, в гробу.

Я провела рукой по гладкой металлической скамейке в кухонной зоне, и запустился какой-то механизм: из середины скамьи выросла раковина, снизу появилась урна, а сбоку открылась дверца шкафчика, забитого съедобными батончиками и витаминными добавками.

Варин со вздохом провел рукой в обратном направлении, и все вернулось на свои места. Тогда я переключилась на картины, висевшие по левую руку от меня, – единственное украшение в этой безликой белой комнате. На одной из них были изображены красочные лудские каналы, на другой – ночная торианская гавань, на третьей – панорама архейских гор. Остальные были зарисовками дворцового купола. Меня сразу привлекла та, что посередине, где купол поблескивал от дождя на фоне пасмурного неба. Я с восхищением пробежала пальцами по плотным, рельефным мазкам.