Сергей Малицкий - Достояние павших

На ночных привалах Дина недовольно шипела:

– Сколько там до этой Долины Мертвых? Полторы сотни лиг? Уже больше недели топаем, но вот уж не думаю, что приближаемся к ней. На два шага в нужную сторону делаем шаг назад и четыре шага вбок. Так вообще никогда не дойдем.

– Не нуди, – негромко отвечал ей Бич, который частенько оставался под парусиной старшим, потому как Юайс и Пайсина перестали ставить в дозор воспитанников, едва опасность стала реальной. – Все одно поднимаемся. Если тропа ползет вверх, значит, близимся к цели. Что там, Джор?

Джор, который к всеобщему удивлению вовсе не напоминал того прежнего плачущего Джора, как обычно сидел чуть в отдалении от костра и шевелил пальцами. Иногда Гаоте казалось, что его пальцы подобны червям, и они извиваются, пытаясь вырваться из его кистей, но стоило ей тряхнуть головой, как они вновь становились пальцами.

– Без изменений, – выдыхал Джор, не открывая глаз, и вновь погружался или в сон, или в то странное состояние, в котором начинал чувствовать округу на многие лиги. Гаота предложила перед последним привалом Юайсу прощупать местность ее собственными навыками, но он не позволил ей этого.

– Не стоит. Я все еще точное не знаю, кто орудует в этом лесу. Джор прислушивается, он как черная невидимая воронка вбирает в себя все происходящее вокруг по пылинке, по писку, а тебе нужны отзвуки, эхо. Хороший колдун может отыскать тебя по твоей ворожбе. Ты видишь, что здесь творится?

Она видела. За десять дней, что прошли после выхода из подземелья, они миновали четыре лесных деревни, и ни в единой из них не нашли ни единой живой души. В последней трупы успели поддаться тлену, в шерсти наполовину перекинувшейся девчонки кишели черви, Йору даже вырвало на траву возле нее. После этого зрелища Дина начала было заикаться, но Пайсина заключила ее в объятия и заставила разрыдаться с соплями и всхлипами, и Дину немного отпустило. Гаота просто смотрела. Смотрела, запоминала и всякий раз представляла груду тел мертвых имни и руку своей матери со стиснутой в кулаке рукоятью меча. Отгрызенную, вырванную из локтя руку. Гаота нащупывала рукоять того самого меча у себя на поясе и представляла, что рука оторвана у нее.

– Это не те имни, – прошептал Юайс, устраивая очередной потайной костер и косясь на Гаоту. – Сюда уходили те из них, которые просто хотели жить. Те, которые не желали ни быть растерзанными безумной толпой, ни охотиться ночами на человеческую плоть, ни служить Черному Кругу. Те, которые никому не желали зла. Видела? У них тут и огородики… были. И скотина.

– И что теперь? – спросила Гаота.

– А теперь нет ничего, – прошептал Юайс и, как почти и в каждую ночь, ушел. Пайсина осталась снаружи, но бродила чуть в отдалении от палатки.

Сегодня все было так же. Только Йора заплакала. Дина бросилась ее обнимать, как недавно ее саму обнимала Пайсина, но Йора покачала головой.

– Дай выплакаться. Ты не понимаешь, меня вырвало не потому, что противно стало. Нет. Мне стало невыносимо. Ты видела? У нее, у той девчонки, была рана в спине. Ее из самострела в спину подстрелили. Просто, чтобы убить. Это не охота была. И не ловля какая-то. Просто истребление. Нас так же будут убивать, Дина, так же.

– Да брось ты, Йо, – шептала ей Дина. – Разве мы имни?

– А какая разница? – прогудел Бич, покрутил в руках кусок лепешки, щелкнул пальцами и слепил из воздуха второй точно такой же.

– И есть можно? – вытаращила глаза Дина.

– Не, – отмахнулся Бич, растворяя кусок лепешки вторым щелчком. – Это ж обманка. Со вкусом я пока еще не умею. Понятно, что на ощупь та же самая лепешка. Но на язык – как глина. Даже вообще без вкуса. И все равно пропадет. Если я буду ее держать – может и с часик полежать. А если перестану – от минуты до пяти примерно. Конечно, если упражняться… Я как-то Броку пирожков налепил, он только на пятом понял, что не то что-то ест. Так смешно было, когда они в животе у него исчезли. У него даже живот втянулся. Словно внезапный голод навалился на бедолагу.

– А мячи? – подала голос Гаота. – Помнишь тогда в игре? Ты лепил ненастоящие мячи!

– Так я тогда готовился, – вздохнул Бич. – Нужно было использовать то, что ты уже умеешь. Вон, Джай прихватывал все, у него словно руки невидимо удлинялись, а я могу только обманки лепить или убирать их. Только мячи же есть не будешь. Хотя, все равно сложно. Надо, чтобы вес подходил, чтобы ухватить было можно, ну еще и мягкость создать, что ли. Запах там. Можно было добиться. Да и получилось, чего уж там. Но мы же все равно тогда проиграли…

– А меч ты слепить можешь? – спросила Гаота. – Не мяч, а меч. Или нож?

– Меч? – удивился Бич. – Большие предметы трудно лепить, сил много уходит. Да и зачем он мне? Видишь, у меня на поясе висит – широкий, снокский, с королевским вензелем? Мечта, а не меч. Сам Гантанас мне его вручил. Зачем мне меч лепить?

– Ну как же? – вытерла слезы Йора. – Вот идешь ты по приюту, твой меч в шкафчике, а навстречу тебе твой лютый враг. И что ты будешь делать? Побежишь к шкафчику?

– Откуда может быть враг в нашем приюте? – насторожился Бич. – Да и разве есть у меня лютый враг?

– А почему тогда ты вот в этом походе, а не дома? – скорчила гримасу Дина.

– Потому что нет у меня дома, – надул губы Бич. – И родных у меня нет. Их разорвали на тарбском рынке. Затоптали. Кто-то золоченым свинцом расплачивался, а разбираться стали с циркачами, которые фокусы с монетами показывали. Только мои никогда не лепили монеты, чтобы обмануть кого-то. Каждый грош потом поливали. Да и не лежали бы те монеты, не наша то была работа.

– То есть, вот эти убийцы, они тебе не враги? – спросила Йора. – Ты и простил, что ли?

– Не знаю, – задумался Бич. – Уже семь лет прошло. Они же тогда словно обезумели. Толпа – это страшное дело. Наверное, теперь я бы прикончил самых рьяных. Но только лиц я не видел. К тому же, меня тоже хотели убить, какая-то женщина подолом меня прикрыла, так я и жив остался.

– Выходит, ты в родителей… – вздохнула Дина. – От них твой талант?

– Не знаю, – проворчал Бич. – У меня ловчее получалось, чем у них, уже тогда. Хотя, они многое могли, а я только успел наловчиться лепить подобия того, что видел когда-то. Ничего, я еще всему научусь. Шесть лет на улице прожил, на зиму в Ашар и Аршли уходил, к морю, чтобы не замерзнуть, и ничему не научился. А в Приюте всему научусь. Как ты говоришь? Меч? Не, меч – в другой раз, я же говорю, великоват он, устану очень. А если нож? А ну-ка…

Бич наклонился к огню, выставил перед собой руку, растопырил пальцы и зажмурил глаза. Сначала на его ладони в парусиновом полумраке как будто замерцало что-то, затем появился мяч для игры. Бич хмыкнул и обратил его в небольшой ножик для резки овощей из арсенала Хилы, потом еще во что-то, пока мглистый вытянутый сгусток не превратился в изящный нож с узорчатым лезвием и резной рукояткой из моржового клыка.