Кэтрин Арден - Девушка в башне [litres]

Ее брат поглаживал бороду.

– Он рассуждает о неблагодарности великого князя, при этом продавая русских девочек, – взорвалась она. – Это значит…

– Что это значит? – резко перебил ее Саша с внезапным сарказмом. – Великие люди не выполняют грязную работу. Зачем послу скакать по деревням с группой разбойников?

– Я уверена в том, что видела, – вздохнула Вася. – Возможно, он вовсе не посол. Его знают в Москве?

– Знаю ли я тебя? – возразил Саша. Он резко выпрямился. Соловей вскинул голову, услышав хруст снега под его ногами. – Ты всегда говоришь правду?

– Я…

– Расскажи мне, – потребовал монах. – Где ты взяла этого коня, хваленого гнедого жеребца? У отца?

– Соловья? Нет… он…

– Или скажи мне, как умерла твоя мачеха? – не отступал Саша.

Вася вздохнула.

– Ты говорил с отцом Константином. Но это здесь ни при чем.

– Неужели? Мы говорим о правде, Вася. Отец Константин рассказал мне о смерти отца. По его словам, он умер из-за тебя. К сожалению, он мне лжет. Как и ты. Священник не признается, почему ненавидит тебя. Ты не сказала, почему он считает тебя ведьмой. Ты не сказала, где взяла этого коня. И ты не сказала, почему тебе взбрело в голову отправиться в медвежью берлогу зимой и почему отец так глупо пошел за тобой. После недели в пути я ни за что не поверю в твое безумство, и я не верю в глупость отца. Ты лжешь. Я хочу знать правду.

Вася молчала. Его глаза горели в сгущающейся темноте. Соловей напряженно стоял рядом с ней, и ее рука обессиленно гладила гриву жеребца.

– Сестра, правду, – повторил Саша.

Вася облизнула губы. «Меня спас от мертвой няни ледяной демон, который дал мне этого коня и поцеловал в свете костра, – подумала она. – Могу ли я сказать это? Брату-монаху?»

– Я не могу сказать тебе всю правду, – прошептала она. – Я сама едва понимаю.

– Значит, я должен верить отцу Константину? – резко сказал Саша. – Ты ведьма, Вася?

– Я… я не знаю, – сказала Вася с болезненной честностью. – Я сказала тебе все, что могла. И я не лгала, нет. И не лгу сейчас. Просто…

– Ты в одиночку скакала по Руси, одетая как мальчик, на лучшем коне, которого я когда-либо видел.

Вася поперхнулась, попыталась подобрать слова и поняла, что во рту у нее пересохло.

– Твои сумы полны всего, что может понадобиться в пути, у тебя даже есть немного серебра – да, я посмотрел. У тебя нож из хорошей стали. Где ты это взяла, Вася?

– Хватит! – закричала она. – Ты думаешь, я хотела уезжать? Ты думаешь, я хотела всего этого? Мне пришлось, брат, мне пришлось.

– Что? Что ты скрываешь от меня?

Вася молчала. Она подумала о чертях и ходячих мертвецах, подумала о Морозко. Слова не шли.

Саша с отвращением выдохнул.

– Довольно, – заявил он. – Я сохраню твой секрет – и это дорого мне обойдется, Вася. Я по-прежнему сын своего отца, хотя никогда его не увижу. Но я не могу доверять тебе или потакать твоим причудам. Татарский посол – не разбойник. Больше ты не будешь обещать службу великому князю и лгать о своей помощи. Перестанешь говорить, когда должна молчать, и тогда, возможно, за эту неделю о твоем секрете не узнают. Вот что должно тебя тревожить.

Саша ловко перепрыгнул ограду.

– Куда ты? – глупо крикнула Вася.

– Я отведу тебя в терем Ольги, – сказал он. – Ты сказала, сделала и увидела достаточно для одного вечера.

Вася колебалась, она хотела возразить. Но взглянув на прямую спину брата, она поняла, что Саша не услышит возражений. Тяжело дыша, она погладила Соловья по шее на прощанье и последовала за Сашей.

Комната Васи в мужской части терема была маленькой, но теплой. В ней было куда чище, чем в тереме Дмитрия. В печи грелось вино, рядом лежали пирожки, слегка обглоданные отважной мышью.

Саша довел ее до порога комнаты, благословил и ушел.

Вася рухнула на кровать. Звуки праздничной Москвы доносились из узкого окна. Она провела в пути долгие недели, вступила в бой и перенесла болезнь. Она очень устала. Вася закрыла дверь, скинула плащ и сапоги, без аппетита поела и забралась под гору меховых покрывал.

Хотя одеяла были тяжелыми, а печь согревала комнату ровным теплом, Вася дрожала и не могла заснуть. Она снова и снова вспоминала свой обман, слышала глубокий голос отца Константина, которым он рассказал ее брату и сестре почти всю правду. Она снова слышала крики предводителя разбойников и видела его меч в лунном свете. Шум и сияние Москвы ошеломили ее: она не знала, что было реальным.

Наконец, Вася заснула. Но после полуночи она резко проснулась в тишине. В воздухе пахло мокрой шерстью и ладаном, и Вася растерянно уставилась в потолок, тоскуя по свежему зимнему ветру.

Затем у нее перехватило дыхание. Она услышала рыдания.

Звук постепенно приближался. Всхлипывания, словно иголки, пронзали терем князя Серпуховского.

Нахмурившись, Вася вскочила. Она не слышала шагов – лишь вздохи и плач.

Все ближе.

Кто мог плакать? Вася не слышала шагов и шороха одежды. Она поняла, что плакала женщина. Какая женщина могла прийти сюда, в мужскую часть дома?

Еще ближе.

Рыданья стихли у ее двери.

Вася едва дышала. Так мертвецы приходили к ней в Лесном Краю, плакали и умоляли впустить их погреться. « Глупости, здесь нет мертвецов. Медведь связан ».

Вася набралась смелости, вытащила свой ледяной кинжал, пересекла комнату и резко открыла дверь.

Из дверного проема на нее смотрело лицо: бледное любопытное лицо с оскалом.

«Ты, – злобно сказало существо. – Убирайся отсюда, уходи…»

Вася хлопнула дверью и бросилась в кровать с колотящимся сердцем. Гордость – или желание молчать – подавила крик, хотя от страха она едва переводила дух.

Она не закрыла дверь на засов, и теперь та медленно открылась.

Нет… там ничего не было. Лишь тени, проделки лунного света. «Что это было? Призрак? Сон? Господи, спаси и помилуй».

Вася долго смотрела на дверь, но так никого и не увидела. Было тихо. Наконец, она собралась с духом, пересекла комнату и закрыла дверь.

Она еще долго не могла заснуть.

Василиса Петровна проснулась в первый день Масленицы замерзшей и голодной, расстроенной и мятежной. На нее смотрели огромные темные глаза.

Она моргнула и подобрала под себя ноги, настороженная, как волк.

– Здравствуй, – лукаво сказала хозяйка глаз. – Тетя. Я – Марья Владимировна.

Вася уставилась на ребенка и попыталась изобразить оскорбленное достоинство старшего брата. Ее волосы все еще были скрыты под капюшоном.

– Это неприлично, – чопорно сказала она. – Я твой дядя Василий.

– Нет, не дядя, – возразила Марья. Она слезла с кровати и скрестила руки. На ее маленьких сапожках были вышиты багряные лисы, с темных волос спадала шелковая лента с серебряными кольцами. Ее лицо было белым, словно молоко, а глаза напоминали норы в снегу.