Диана Ибрагимова - Зенит затмения [litres]

Липкуд дернул кольцо в носу замка – мордастого черного солнца, – и тут же послышался перезвон колокольчиков, замерший где-то в глубине дома. Эту систему оповещения придумал Снай – щербатый калека с отвратной привычкой грызть ногти, губы и заусенцы. Липкуд при случае старался притаскивать жесткое печенье, чтобы Снаю было чем занять рот, когда он размышлял. Иначе бедняга просто не мог. Он сообразил протянуть целую сеть колокольчиков, которые легко было отвязать от уличных гирлянд, и прикрепил ее к носатому солнцу возле входа. Теперь в каждой жилой комнате висел колокольчик, и если у порога стояли гости, Матильда и остальные бывали тут же оповещены, независимо от того, в какой части пансиона они находились.

Вслед за утихшим звоном послышалось привычное громыхание деревянной тележки.

– Говорить будешь ты, – шепнул Липкуд. – А то нас ждет допрос на полчаса.

– Матильда, это я! – сказал Хорхе, вынырнув из кафтана Косички.

– Добро пожаловать, мой чахлый друг, – послышался картавый девичий голос.

Дверь распахнулась, выпустив язык теплого света, и Липкуд увидел Матильду. Она, как обычно, приехала на своей домашней деревянной тележке с четырьмя колесами и двумя ящиками по бокам, где лежала всякая всячина от недовязанных носков до желудей и спичек. На плечах Матильды пестрело толстое одеяло в заплатах, облако рыжих волос пряталось под синим беретом. Девушка держала в руках кочергу, которой сдвинула запор, и при виде ее Липкуд поспешно отбежал от порога.

– Ах ты певунишка! – тут же разглядела его Матильда. – Тебе невозможно повезло, что я на домашней тележке!

У порченой была еще одна, очень скоростная. Она больше походила на табуретку с маленькими колесами и без спинки. Матильда садилась в нее, когда нужно было выехать в город, затягивалась ремнем, надевала любимые перчатки-непротирайки и становилась бешеным крабом. Она перебирала руками так быстро, что у Липкуда глаза на лоб лезли, и почти не отставала от ходячих собратьев. Помимо Матильды, в несостоявшемся театре было только трое безногих, и все они покинули пансионы совсем недавно, так что не успели хлебнуть горя. Четырнадцатилетняя Матильда была настоящим феноменом среди порченых Царства Семи Гор. Затменники с ее Целью попросту не доживали до такого солидного возраста, а эту девушку смерть как будто боялась.

– Я все объясню! – поспешно сказал Липкуд. – Я не сбежал. Ничего плохого не сделал. Меня просто выкупили раньше, чем вы собрали деньги, и предложили хорошую работу. Правда же, Хорхе?

Последние слова Косичка произнес с нажимом.

– Да, – кивнул паренек, прокашлявшись.

– Ладно, плевать, – отмахнулась Матильда. – Заваливайтесь, а то холодно. Оба шуруйте на кухню, мы там раскочегарили, согрейтесь хорошенько. Хорхе, полотенце на голову и быстро стоять над кастрюлей! Паром дышать десять минут! На, сначала туда кинешь. – Она порылась в правом ящике, вынула мешочек с какой-то травой и сунула правдолюбцу, потом торопливо запихала обратно выпавшую спицу, отъехала от порога и обратилась к Липкуду: – И ты марш на кухню, шалопай! Согрейся и иди к Юль. Бедняжка уже хрипит. И не вздумай холодными руками ее трогать! В кипятке искупаю!

– Ладно-ладно, – согласился Косичка, затворяя дверь.

Сквозняк перестал тревожить колокольчики, и стало слышно, как безногая ребятня на кухне громыхает чашками, кто-то кашляет и шмыгает носом, кто-то весело прыгает, а Элла читает скороговорки, чтобы избавиться от заикания. Сто три предателя дышали под крышей полуразрушенного пансиона. Стаскивали сюда барахло, из которого пытались соорудить декорации, затыкали щели тряпками, соревновались в чистке картошки и устраивали гонки на тележках по трассе с препятствиями, когда во время дождя в длинном коридоре ставили ведра под протекшей крышей и калеки спорили, кто проедет от первой двери до последней быстрее всех и не свалит ни одну жестянку.

Косичка на мгновение замер возле порога, поправил на плечах мешок с едой и с облегчением подумал: «Я дома».

И ему показалось невозможным, что час назад он собирался уйти из Унья-Паньи и был обижен на порченых изо всех сил.

Все уже постели расправляли, а Сиины все не было. Марх услышал от Рори, что она вернулась на палубу, и ему стало неприятно. Тут даже гадать не нужно, зачем она туда пошла. Там же этот ее спаситель должен был сегодня появиться. Этот чудик намулийский – морозный шаман. Марх недавно узнал, что он не старый дед, а вполне себе молодой парень, и ему стало по-настоящему паршиво от взгляда на Сиину, которую эта новость явно обрадовала. Марх едва сдержался и не ляпнул: «Да ты и в корягу лесную влюбишься, если узнаешь, что она тебя спасла».

Ну правда, давно он так не расстраивался. У Сиины аж глаза заблестели от восторга, когда Кайоши ей про Липкуда рассказал. А до того ходила сама не своя, только целыми днями сидела на полубаке вместе с ведами и нашивала эти белые балахоны, в которых все пойдут под затмение. Марх еще ни одним глазом не видел шамана, но уже готов был глотку ему перегрызть.

Проходя мимо лестницы, он услышал знакомый голосок и, остановившись, посмотрел вниз. Там, между двух колонн, забравшись с ногами в кресло, сидела сонная, лохматая Яни, а рядом стоял охотник и честно пытался заплести ей косички на ночь. От такого зрелища Марх даже забыл, куда шел.

– Слушай, белка-бестолковка, – сказал Зехма, почесав седой затылок, – топор у меня есть.

– Ну и что? – спросила Яни, щупая косичку. – Ой, ну криво же! Переплетай, так некрасиво!

– Я вот потому и говорю, – пояснил охотник. – Есть у меня топор. Хороший топор, острый. Я им что хош порублю. И мясо порублю, и дрова порублю, и всех порублю, а если не надо, то и не буду рубить. Хорошо я им рублю.

– Зехма, – Яни задрала голову и недовольно прищурилась, – ну и зачем мне твой топор?

– Ты вот рыжая, как белка, а сама не белка, – нахмурился охотник. – А глупая как белка все равно. Я ж тебе ясно говорю – топор у меня есть. И рублю я им хорошо. А вот косы твои не умею я вязать. Баба я, что ли, таким заниматься? И раз я не баба, а ты с меня требуешь волосы тебе вязать, то я топором их лучше пообрубаю да и мучиться не буду. Топор у меня хороший. Острый топор. Я им и бреюсь, и тебя налысо побрить могу.

– Зехма! – пискнула Яни. – Ты чего?! Сдурел? Плети давай красиво! Мне без волос нельзя! Я же буду в Соахии принцесса! А на что мне там бугуди накрутят, если волос нету? Плети давай!

Суровый Зехма вздохнул и принялся расплетать кривую косичку. Марх стоял и наблюдал за ними, и в этот миг он не любовался семейной идиллией. О нет. Его душила зависть. Марху ведь уже пятнадцать, и ростом он под два метра. Никто не будет возиться с таким дядей. А ему бы хотелось. Вот честное слово, хотелось бы. Но Зехма уделял все внимание девчонкам, а Иремил был ласков только в первые годы, пока не появился Дорри и Марх не уступил ему роль младшего. Тогда он пошел на хитрость и попросил Иремила обучить его ремеслу охоты. Это позволяло проводить с прималем кучу времени, и правдолюбец был счастлив. С Зехмой так уже не получится. Времени не хватит. Потому что Марх идет во внешний круг.