Диана Ибрагимова - Зенит затмения [litres]

– Да не надо, – возразила Сиина. – Краше не стану все равно. Я же видишь какая.

– Бестолковая ты, вот какая!

– Да мне все равно Княжна с ним знакомиться запретил пока что. Он же не знает про затмение. Я просто одним глазком на него посмотреть хочу.

В этот миг сквозь шум и уже привычную иноземную речь прорвался совершенно новый говор, какой порченая никогда еще не слышала. Он не походил на грубый, словно тесанный топором, руссивский или по-змеиному шипящий язык Соаху, которым Нико частенько ругался. Не был похож и на чаинский, мелодичный и тихий, вежливый и странный, полный коротких слов. Этот язык звучал как песня, как мелодия. Люди так растягивали гласные, что не было понятно, в каком месте закончилось одно слово и началось другое.

Сиина посмотрела в сторону трапа. На палубу подняли в лодке несколько человек, и вслед за креслом Кайоши остроухи опустили на доски порченую девочку в тележке с колесами. Не дожидаясь остальных, она тут же принялась лавировать между моряками с резвостью, какая не каждому ходячему дана. У Сиины ослабели руки и шаль соскользнула с плеч. Такого она никогда в жизни не видела. Представить, что Астре вот так рассекает у всех под ногами, громко хохоча и жестикулируя, да еще и хлопая встречных по ногам, Сиина бы ни за что не смогла. Веселая безногая девочка. Веселая. И безногая. Одно с другим. Такого не бывает.

Сиина выпучилась на нее, забыв и про холод, и про все на свете, и только когда порченая и сопровождавший ее болезненного вида парень скрылись за трубами паровой машины, перевела взгляд на остальных. Кроме знакомых личностей, там была еще одна девочка с мраморно-белыми волосами и, судя по голосу, взрослый парень. Вот только росту в нем было с три вершка, особенно по сравнению с Нико.

Этот намулиец в красном кафтане с огромными рукавами едва доходил принцу до середины плеча и только ненамного возвышался над своей подругой. Волосы у него были совершенно чудны́е – красно-рыжие и разделенные на сотню косичек, каждая из которых могла похвастаться своей неповторимой лентой. Сиина никогда не видела такого аляповатого, смешного и странного человечка. Даже провидцы Доо и Ясурама, в эту минуту важно шествующие с нагруженным дарами Оситой к хохочущим ведам, не могли сравниться с намулийским парнем.

– А это еще кто? – проворчал из-за спины Марх, накидывая на сестру упавшую шаль.

Сиина вздрогнула. Она так пялилась на гостей, что даже не заметила, как брат спустился с полубака и подошел к ней. Марх укутал сестру и не убрал руки с ее плеч. От него пахло копченой рыбой.

– Ты не замерзла? – спросил он. – Может, спать пойдем? Дети без тебя плохо спят.

– Да-да, – торопливо сказала порченая. – Сейчас пойдем.

А сама наблюдала за голосистым парнем, и сердце стучало как бешеное.

«Мамочки, это он!»

Парень размахивал руками, широко улыбался и беспрестанно что-то говорил. Сиина отметила в нем крупные, неподходящие маленькому телу черты лица. Мясистый нос, огромный рот, кустистые брови и хитрые с прищуром озорные глаза. Он вовсе не казался красивым. Он был противоположен стройному, статному Нико, которым Сиина, как и все девушки на корабле, втайне любовалась. И его резкие, шумные движения не походили на тихое изящество плывущего рядом, словно лебедя по ночному озеру, провидца. И все-таки человечек затмевал их обоих. Он горел, как факел, как огонь, и вдруг, пройдя в нескольких шагах от порченой, замер и умолк. Нико и Кайоши многозначительно переглянулись. Беловласка потянула парня за рукав, и тут намулиец повернул голову и огромными глазами уставился на Сиину. Ее прошибло потом и холодом одновременно.

– Чего он пялится? Морду не начищали давно? – прошипел Марх.

Его слова сбили морок, нашедший на Сиину. Она сконфузилась и отвела взгляд. Парень в кафтане тоже будто очнулся, весело раскланялся и, влекомый девочкой, поспешил за остальными. Но на пути он еще раз обернулся, чтобы поглядеть на Сиину.

Я ничего не писал целых два трида, с тех пор как прибыл в Индари. Все это время я ужасно болел и не мог держать ни перо, ни карандаш. Мой недуг здесь называют «чамал», что переводится как «ржавая кожа». Кажется, болезнь появляется из-за какой-то водоросли, обитающей в воде. Местным она нипочем, а у меня с первых дней в Индари по всему телу пошли жуткие струпья, и ни мази, ни другие врачебные предписания не помогали. Я пытался поговорить с доктором, но толком не вышло. Здесь мало кто знает международный, и в основном мы общались на языке жестов, пока у меня оставались на них силы.

Семья из семи человек, приютившая меня за скромную плату, почти не скрывала радости от моего недуга. А может, у них тут так положено. Во всяком случае, мне казалось, будто они ждут не дождутся, когда я умру, и уже прикидывают, сколько смогут выручить за мой скромный скарб. И даже если они не желали мне смерти, болезнь моя наверняка их устраивала, ибо заставила меня два трида лежать в доме неподвижным, но оплачиваемым грузом.

«Дом» – громкое слово для ветхого бунгало на берегу озера Топпи. Оно и правда огромное, но вода тут не такая уж и синяя, как говорили. Во всяком случае, мне за два трида довелось лицезреть за окном только серую массу, но, может быть, все дело в сезоне дождей. В это время озеро удивительно расширяется, и если сильный ветер поднимает волны, они порой накатывают на хижину и затапливают пол. Местные не обращают на это никакого внимания. Они подвешивают все, что возможно, под потолок или крепят к стенам и спокойно ходят по воде, а мне поначалу было дико, и я боялся, что тонкие перегородки обрушатся прямо на мою лежанку.

Я бы, наверное, умер, не появись мой друг. Он отлучался набрать солнечной энергии вдали от планеты, где это удается ему гораздо легче, нежели здесь. Потому, застав меня в столь бедственном положении, он был весьма удивлен и сделал нечто невообразимое – за несколько минут избавил меня от заразы, поселившейся в крови и коже. Я сразу же смог встать, силы вернулись, будто чамал никогда не одолевала меня.

– Это легко, если знаешь, из чего состоит тело и как оно должно выглядеть в здоровом виде, – объяснил он. – Я сразу же заметил в тебе лишние частицы и убрал их, а потом восстановил поврежденные ткани. Я могу разрушать и создавать все, кроме того, что ты называешь душой или сознанием.

– Ты говорил, что черное солнце наделило каждого прималя подобием такого таланта, – вспомнил я. – Значит, во мне тоже есть задатки этих способностей? Могу ли я сам себя лечить? Научи меня. Я слабый прималь, но быстро соображаю.

– Увы, – ответствовал мой друг. – Даже сильнейшие примали Большой Косы не могут возвращать к жизни забитые пеплом конечности. И талантливые колдуны Таоса не могут лечить себя от элементарных болезней.