Джон Толкин - Властелин Колец [litres]

Чарльз Уильямc (1886–1945 гг.) присоединился к кружку «Инклингов» в начале войны. Имел глубокое влияние на Льюиса. Уильямc был в числе тех, кому Толкин читал главы незаконченного ВК. Наследие Уильямса как писателя включает прозу, поэзию, драму, богословские трактаты, исследования по церковной истории, биографические эссе, литературную критику.

Первая книга Уильямса, «Небесная война», была опубликована в 1930 г. (раньше, чем начали публиковать свои книги Льюис и Толкин). До своей смерти Уильямс успел издать двадцать восемь книг. Толкин отзывался о творчестве Уильямса с уважением, однако без энтузиазма и оценивал его книги как по большей части ему чуждые. Одной из отталкивавших Толкина черт Уильямса было увлечение последнего оккультизмом (например, один из романов писателя основан на символике гадальных карт Таро), которого Толкин, как правоверный католик, не принимал категорически. Однако беседы и дружеские встречи двух авторов в кружке «Инклингов» были взаимно плодотворными, и нередко Толкин вспоминал о них с благодарностью и уважением.>> отрывок из второй главы – «Переход через Мертвые Болота» – и снискал одобрение… Я уже пренебрег не одним делом, чтобы продолжить работу над книгой. Работа засосала меня с головой, и мне приходится силой усаживать себя за гранки экзаменационных работ и лекций».

412В письме к К. Баттен-Фелпс (осень 1971 г., П, с. 413) Толкин пишет: «Вы говорите о «душевном здоровье и святости», которые, по Вашим словам, Вы увидели в моей книге, и утверждаете, что они «представляют силу уже сами по себе». Я глубоко тронут. Ничего подобного мне еще не говорили. Но по странной случайности, когда я начал писать Вам, ко мне пришло еще одно письмо – от человека, который представился как неверующий, или, по его словам, «бывший неверующий, в котором только-только забрезжило религиозное чувство». «Вы, – пишет он, – создали мир, где вера разлита во всем. Она не имеет видимого источника и похожа на свет из незримой лампы». На все это я могу ответить только одно: о своем собственном душевном здоровье никто не может судить беспристрастно. Если душевное здоровье присутствует в чьих-либо трудах или освещает их подобно некому всепроникающему свету – это идет не от автора, а через автора. И никто не может заметить этого и описать, если в нем самом нет этого света. Не будь его в вас обоих, вы ничего не увидели бы и не почувствовали или (если бы в вас жил какой-нибудь другой дух) исполнились бы презрения, испытали бы тошноту и ненависть. «Листья из эльфийской страны! Фу!», « Лембас! », «Пыль и пепел, мы этого не едим, нет!» «Властелин Колец» мне не принадлежит – в этом у меня нет никаких сомнений. Я помог ему появиться на свет, но дальше он пойдет сам, предназначенным ему путем, хотя я, естественно, принимаю в его судьбе глубокое участие – как отец в судьбе ребенка. Мне утешительно знать, что у него есть добрые друзья, которые могут защитить его против злобы врагов (жаль, однако, что при этом не все дураки сосредоточились исключительно в лагере противника!)».

413Одно из мест у Толкина, где символический подтекст явно выступает на поверхность. В системе толкиновской Вселенной прямого объяснения призракам Мертвых Болот нет. Однако материалистическое объяснение, которое дает ниже Голлум, явно не может быть правдой. Сэм застает Фродо погруженным в размышления, однако Фродо не поверяет своих мыслей спутникам. Шиппи (с. 164) говорит: «…видение <<���Мертвых Болот>> страшно, так как наводит на мысль о том, что все – и эльфы, и орки, и зло, и добро, – все в конце концов становится только добычей плесени и безобразного тления. Та же самая мысль мелькает в связи с эпизодом, когда Мерри пробуждается ото сна после Курганов и когда автор оставляет без объяснения невольно возникающее при этом сопоставление усопшего благородного принца (чьи кости, по-видимому, покоятся в кургане) со злобным могильным призраком. Неужели всякая слава, всякое величие становятся добычей распада?» Шиппи приводит также для сравнения заклинание ведьм в «Макбете»: «Зло есть добро, добро есть зло» (пер. Б. Пастернака). В этом самая суть Вражьих чар – в попытках заронить в сердце семя уныния и сомнения. Позже, в гл. 4, Фарамир с уверенностью говорит о том, что видения Мертвых Болот навеяны Врагом (хотя совсем не обязательно приписывать их лично Саурону). Болота покрыты плотным туманом, за которым не видно солнца; так сомнение и уныние могут запасть в душу, только когда человек отделен от единства мироздания, своим ли неверием, стараниями ли искусителя. Ясная память о существовании Бога лишает смысла отчаяние и сомнение. Над облаками Болот во славе сияет солнце – но его лучи не достигают земли, и уныние получает власть над душами, «материализуясь в образы отчаяния, могущественные, но все-таки лживые» (Шиппи, с. 164).

Однако все это лишь догадки – мы так и не узнаем, о чем думал Фродо в Мертвых Болотах, и эта недоговоренность – часть творческого метода Толкина. Этот же стилистический прием используют иногда и евангелисты: ср. эпизод в Евангелии от Иоанна (8:7), где Иисус, не отвечая обвинителям приведенной к нему грешницы, «чертит тростью на песке». Что Он чертил – неизвестно, однако же автор текста счел нужным об этом упомянуть…

414Концепция «благодатных» и «безблагодатных» земель – одна из центральных в творчестве Толкина. Интересно, что идея о проникнутости материи благодатью Божией и об искажении Образа Божия в творении, отторгнутом от Бога, вообще говоря, скорее присуща православию, нежели католицизму с его акцентом на человеке и его душе, а не на природе и космосе <<���Стоит отметить, однако, что для последних лет это уже не так верно. Например, природе и космосу посвящена книга католического богослова и друга Толкина Р. Муррэя «The Cosmic Covenant» (1992 г.).>>. Тем удивительнее созвучность мыслей Толкина мыслям православных философов и богословов по поводу «освященной» и «оскверненной» материи, позволяющая привлекать их тексты в качестве богословского комментария к ВК. Ср. хотя бы у В. Ильина (Арфа Давида. Сан-Франциско, 1990. С. 284): «…Есть хаос и хаос. Хаос первого рода – это «земля неустроенная»… хаос творческий и творимый… готовый стать космосом под воздействием слова Божия… Но есть хаос и второго рода: это «горький хаос» разрушения, смерти, гибели. Этот хаос, в известном смысле, обратен первому и связан с противлением воле Творца, воле Божией… Характерное свойство этого хаоса есть то, что он возникает всякий раз, когда тварь отвращается от Творца в силу дарованной ей формальной свободы, но видит перед собой зияющую пустоту, наполненную небытийственными призраками, и, одержимая темными влечениями к гибели, стремится в эту пустоту… И внутренний опыт, и свидетельство Писания говорят нам о том, что творение и разрушение мира идут как бы параллельно и на всякий творческий акт Создателя мира его противник отвечает актами противления и разрушения».