Джон Норман - Свидетельница Гора

— Помнится, мы назвали тебя «Дженис», — сказал мне офицер.

— Да, Господин, — ответила я.

— Кто Ты? — строго спросил он.

— Дженис, Господин.

— Посмотри на меня, Дженис, — велел мужчина и, осмотрев, отметил: — Ты теперь ещё привлекательнее, чем я тебя запомнил.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила его я.

— На ней туника, — усмехнулся офицер, повернувшись к Тарску.

Хозяин подземелий поднял голову и посмотрел на него снизу.

— Ты проявляешь необычную заботу о рабынях подземелий, — заметил капитан.

— Иногда, возможно, — проворчал тюремный надзиратель.

— Однако в свете её обязанностей здесь, при обслуживании этого заключенного, — сообщил офицер, — она должна быть с голой грудью, и самое большее, что ей будет позволено носить, это пояс и рабская полоса.

— Всё будет сделано так, как Вы желаете, — ответил хозяин подземелий.

— А сегодня вечером, — добавил капитан, — проследи, чтобы она тщательно вымылась, причесалась, накрасилась и надушилась, а потом, выдай ей рабский шёлк и пришли в мои покои.

— Всё будет исполнено, как Вы пожелаете, — заверил его Тарск.

Двери в его апартаменты, оказавшиеся двойными, распахнули передо мной две рабыни, державшие головы почтительно склонёнными. Обе были одеты в короткие шёлковые туники.

Я пришла сюда по длинному, устланному коврами, коридору. По обе стороны от меня, держась немного позади, вышагивали два гвардейца.

На этот раз на мне были богатые шелка, довольно плотно скрывавшие моё тело. Хотя эти предметы одежды в целом напоминали одежды сокрытия свободной женщины, но использованные ткани были не настолько грубыми и декорированными. Скорее они были даже слишком мягкими. Кроме того, на мне была ещё вуаль, однако она была совсем не такой, в каких обычно можно встретить свободных женщин. Это была лёгкая шёлковая ткань, почти полупрозрачная, так что под ней угадывались особенности моего лица, что было бы невозможно сделать сквозь тяжёлую непрозрачную вуаль свободных гореанок. В общем, для любого стороннего наблюдателя, сразу становилось понятно, что девушка, которая должна войти в его покои была не свободной женщиной, а тщательно одетой, изящно украшенной и скрытой под вуалью рабыней.

Ожидавшего меня в апартаментах мужчину, я заметила сразу от дверей. Он, вальяжно развалившись на диване, небрежным жестом пригласил меня внутрь.

— Добро пожаловать, моя дорогая, — поприветствовал он меня.

Едва я вошла в комнату, как две рабыни закрыли створки двери за моей спиной, и проскользнув мимо меня удалились в глубину комнаты. Внутрь я вошла уже без сопровождения гвардейцев. Я предположила, что, скорее всего, они вернулись к своим основным обязанностям, возможно на пост у внешних дверей коридора.

Рядом с диваном, немного справа, если смотреть с моей стороны, стоял низкий столик, сервированный напитками, фруктами в вазах, маленькими чашками и тарелками, заполненными различными блюдами. На мгновение, от умопомрачительных запахов жареного мяса, свежего хлеба и выпечки, я даже почувствовала легкое головокружение.

Оказывается, мы были в комнате не одни, по правую руку от меня, позади дивана, но несколько дальше стола, на брошенных на пол подушках сидели скрестив ноги трое музыкантов.

Приблизившись к фигуре, задрапированной в длинные одежды и раскинувшейся по дивану, я опустилась на колени и низко склонила голову.

— Ты можешь свести колени, — любезно разрешил мужчина, что показалось мне разумным, ведь я была одета.

Колени я свела, но голову поднять не решилась.

Должно быть, офицер подал некий сигнал музыкантам, поскольку они начали негромко наигрывать на своих инструментах.

— Можешь начинать прислуживать, — махнул мужчина рукой.

— Да, Господин, — кивнула я и приступила обслуживать его в манере принятой в этом мире, в точности как меня научили этому в загонах, почтительно и скромно предлагая напиток и еду, чутко и своевременно реагируя на малейшие намёки на предпочтения и вкусы господина при наименьшем количестве слов или взглядов. Но насколько же отличалась эта еда от того корма, который доставался мне в рабских загонах и подземельях! Никакой каши, никаких сушёных хлопьев, никаких галет. А ведь я с самого утра ничего не ела. Как же я возненавидела в этот момент эту шёлковую вуаль, отделявшую мои губы от еды. И наплевать мне было на её красоту! Можете мне поверить, я предпочла бы, примитивизм более типичный для этого мира, например варварскую пирушку солдат или стражников, на которой мне пришлось бы прислуживать веселящимся парням голой. Там, по крайней мере, можно было бы встать на колени и, немного поскулив, выпросить еды. Там у меня хотя бы была надежда, что если мне удалось бы добиться их расположения, они могли покормить меня с руки или бросить мне свои объедки. А здесь я вынуждена была, молча, сглатывать слюну, не смея даже заикнуться о своём голоде.

Мужчина положил на золотую тарелку маленькую косточку, обглоданную им добела.

— У тебя неплохо получается прислуживать за столом, земная женщина, — похвалил он, указывая на салфетку.

Повинуясь его жесту, я вручила ему салфетку, которой он лишь слегка прикоснулся к губам.

К этому моменту, я уже чувствовала, что ещё немного и я просто свалюсь в обморок от голода. Но передо мной был мужчина из тех, кто не хочет портить своих рабынь.

По его сигналу я поднесла маленький золотой сосуд с водой, в который офицер окунул пальцы, а затем высушил их салфеткой. Отставив сосуд на стол, положив туда же протянутую мне салфетку, а снова встала на колени перед ним.

Звучала мягкая еле слышная музыка, не более чем тихий звуковой фон. Мелодии этого мира отличаются варварской чувственностью.

Я кожей ощутила на себе его пристальный взгляд, но головы не подняла.

Мы находились в довольно просторной, богато украшенной и обставленной комнате. Пол был выложен гладким глянцевым кафелем. Тут и там на полу в живописном беспорядке были разбросаны маленькие коврики и подушки. Стены закрывали многочисленные богатые ковры и гобелены. Вдоль стен стояли сундуки, украшенные затейливой резьбой и инкрустациями. Чуть в стороне, у дальней стены была установлена ширма с открытой дверцей. Помимо входной двери в комнате имелось ещё несколько дверей занавешенных расшитыми бисером шторами. Именно за одной из этих дверей исчезли запустившие меня сюда рабыни. Слева от меня в задней стене комнаты имелось окно, за которым я могла видеть огни в окнах высоких башен города. В стене неподалёку от окна открывалась ещё одна дверь, которая вела, скорее всего, на открытый балкон. Дверь была открыта, и сквозь её проём виднелось множество огней раскиданных по городу. Мне подумалось, что самые дальние из этих огней, могли гореть на городских стенах.