Джон Норман - Свидетельница Гора

Кстати, я отметила, что с плетями в руках, выступая в роли надсмотрщиков, вдоль колонн пленниц ходили именно работники складов, а не охранники, и не гвардейцы, как можно было бы ожидать. Похоже, что жители этого города, затерянного в этом удалённом от остального мира месте, изолированном от него непроходимыми горами, совершенно не опасались того, что эти роскошные трофеи кто-то может украсть. Как уверенно они чувствуют себя здесь.

Эти караваны должны пройти по улицам города к назначенным для них рабским загонам. Признаться, я сомневалась, что им придётся шагать слишком далеко. Можно не сомневаться, что пленницам во время движения придётся вытерпеть, и пристальные изучающие взгляды мужчин, и унижения и издевательства свободных женщин. А ещё очень жестокими могут быть дети, стегающие женщин в таких караванах хворостинами, или забрасывающие их камнями. Вряд ли их будут отгонять на этот раз, ведь эти пленницы, в некотором смысле, были женщинам врага, и, к тому же, в любом случае, скоро станут простыми рабынями.

Я окинула взглядом площадь перед складами. Теперь здесь было пустынно. Кстати, я так и не видела лица того мужчины, который поддержал меня в толпе, а чуть позже схватил меня руками за плечи, как раз в тот момент, когда я торжествовала, обманув свободную женщину. В толпе он всё время был у меня за спиной, и, честно говоря, я боялась обернуться и рассмотреть его, поскольку это был, несомненно, свободный мужчина. Позже, около колонны, он снова оказался позади меня, и первым делом приказал мне закрыть глаза, а уложив на спину, обернул свой плащ вокруг моей головы. Закончив со мной, незнакомец опять потребовал держать глаза закрытыми, пока он не исчез из виду. Признаться, я почувствовала, что краснею, когда мои глаза остановились на том месте, где он сначала поднял меня на руки, вынудив обнимать и прижиматься к нему всем телом, а затем, немного позже, разложил и вбивал меня в камни площади, обмотав мою голову плащом. Да, надо признать, я была хорошо и вдумчиво «наказана» им. Он разложил меня прямо перед самыми глазами этой свободной женщины, и на виду у всех остальных. Хуже того, он не собирался проявлять никакого милосердия ко мне. Этот монстр вынудил меня продемонстрировать всем, какая я беспомощная рабыня, и что можно заставить меня вытворять. Да он даже заставил меня дрыгать ногами и пищать перед ней и всеми остальными на площади! Какое занимательное шоу я устроила той блондинке! А вот интересно, глядя, возможно даже в ужасе, на дёргающую ногами и вопящую, стонущую и выгибающуюся всем телом, извивающуюся под мужчиной и цепляющуюся за него, покорённую и кончающую рабыню, думала ли она от том, что очень скоро, возможно даже, в очень подобном месте, она сама может оказаться той, кто точно так же отреагирует на мужское прикосновение, превратившись в задыхающуюся, нетерпеливую, страстную и беспомощную шлюху в руках мужчины? Он хорошо мною попользовался, надо признать. А ещё сегодня вечером я должна буду признаться хозяину подземелий в своём проступке в отношении свободной женщины, в том, что я, обманув её, получила информацию, которую мои владельцы, по одним им известной причине, посчитали нецелесообразным мне сообщать. Мне передёрнуло от одной мысли о том, что меня может ожидать за это. Однако у меня не было никакой разумной альтернативы. Отказ признаться самой мог бы означать намного худшее наказание, возможно даже мою мучительную смерть. Оставалось только броситься на живот перед Тарском, и, целуя его ноги, демонстрировать испуганную, раскаивающуюся рабыню, умоляя о милосердии. Я окинула взглядом опустевшее пространство перед складами. Тот незнакомец, который с таким вкусом попользовался мной, и в руках которого я стала немногим больше чем возбуждённо дёргающейся куклой, подпрыгивающей от одного его прикосновения, легко мог опознать меня. Чего я не могла сказать про себя. Надо признать, что все преимущества были у него. Даже загляни я в глаза всех мужчин этого города, интересно, кто бы мне позволил это сделать, я не смогла бы узнать, кто из них был тем незнакомцем, в руках которого я сегодня побывала.

Оставалось только выкинуть этого мужчину из головы и поспешать назад на террасу, забирать Леди Констанцию. Пора было возвращаться в подземелья.

В руке я сжимала второй абрикос, который твёрдо решила отдать своей подопечной. Не приходилось сомневаться, что она будет очень благодарна мне за это. Такие лакомства, такие удачи как этот свежий абрикос, крайне редко перепадают нам в подземельях, и это касается даже питания свободной женщины. Я уже представила себе, как буду кормить её этим с руки, постепенно, кусочек за кусочком, пока она, закованная в кандалы, будет стоять на коленях под рабским кольцом. Это полностью соответствовало её маскировке. А кроме того, мне будет вдвойне приятно это делать, да ещё таким способом, ведь она была свободной женщиной.

Как-то раз, вечером, хозяин подземелий пришёл к камере крестьянина вместе со мной.

Порой, заходя внутрь, меня охватывал ужас. Мне казалось, что узник умер, настолько он был недвижим. Но затем он открывал глаза, и всё возвращалось на круги своя.

— Приветствую вас, Господин, — сказала я ему, поскольку это был свободный мужчина, и приступила к своим обязанностям в камере.

Позже, закончив здесь, я должна была вернуться в комнату хозяина подземелий. После того раза, я больше ни разу даже не пыталась дразнить этого узника.

В этот раз Тарск подошёл крестьянину и сел перед со скрещенными ногами. Довольно долго они, узник и надзиратель просидели так, как равный с равным. Наверное, кто-нибудь, не знавший их, мог бы подумать, что это сидят два воина. Ни один из них так и не заговорил.

— Я закончила, Господин, — наконец, тихонько шепнула я хозяину подземелий, поскольку все мои работы по камере уже давно были выполнены.

Тарск тяжело вздохнул и поднялся на свои непропорционально короткие, скрюченные ноги. Крестьянин вдруг посмотрел на хозяина подземелий и спросил:

— Пришла ли пора сева?

— Нет, — покачал головой Тарск. — Ещё нет.

И мы покинули камеру.

— Я — свободная женщина, — сказала Леди Констанция.

— Конечно, — не стала спорить я.

Дело было в её камере. Моя подопечная как раз закончила со своей едой, и я собиралась покинуть её клетку. На ней было только короткое, белое, больше похожее на ночную рубашку платьице, к которому девушка питала особую слабость. Обычно его надевают по одежды сокрытия, а по сути, оно мало чем отличалось от рабской туники.

— А вот мне больше всего хочется быть настоящей женщиной! — заявила она.

— Выкиньте эти мысли из своей головы, — посоветовала я ей.