Джон Норман - Свидетельница Гора

— Нет! — внезапно вскрикнула Айнур. — Я не хочу брать деньги!

— Ну, тогда как хочешь, — пожал плечами мужчина.

Глядя в отверстия, я увидела, как его рука, в которой он, по-видимому, держал монеты, исчезла из моего поля зрения, а вслед за этим послышался звон. Похоже, он ссыпал монеты обратно в кошелёк.

Разумеется, Айнур была в ярости. Но она была рабыней. Причём рабыней столь же беспомощной, как и все остальные. Достаточно был всего лишь чьего-нибудь слова или даже завуалированного намека мажордому, чтобы привлечь к ней пристальное внимание и тщательное расследование. Вот скажем, стоила ли её жизнь того, чтобы хранить эти монеты? Смогла бы она так спрятать их, чтобы их никто не смог отыскать? А может она смогла бы потратить их не рискуя быть узнанной? Кто бы поверил опровержениям рабыни, если бы некий мужчина заявил, что она взяла деньги? Кем были эти незнакомцы? Что если у них имелся доступ к ушам её хозяина? А если они вообще были его агентами?

— С разрешения Господ, — сердито сказала она, — я бы хотела вернуться в спальню.

— Боюсь, у тебя это может не получиться, — усмехнулся один из них.

— Господа? — испуганно переспросила Айнур.

— Думаю, что Ты найдёшь, что охранник запер дверь, как только Ты вышла, — пояснил другой незнакомец.

— Нет! — в ужасе дёрнулась рабыня.

Надо заметить, что дверь не запиралась автоматически. Конечно, когда мы вышли, охранник оставил дверь открытой, то есть это значило, что он вернулся и закрыл её позже, уже после того, как Айнур привела меня в эту комнату. По-видимому, это был тот же самый охранник, который договорился с ней раньше, потом оставил дверь открытой, чтобы она могла вывести меня. Вероятно он подкуплен, и, скорее всего, в настоящее времени, уже покинул дом, чтобы поскорее исчезнуть из города.

— Господа! — попыталась протестовать старшая девка.

Её ужас был полностью оправдан. Теперь она не могла вернуться в спальню. Она была заперта в доме, но вне нашей комнаты. Утром её должны будут найти в коридоре, а это означает неминуемое наказание. За это её могут бросить в пруд с пиявками или скормить слинам.

— Что? — полюбопытствовал один из мужчин.

— Что же мне теперь делать? — растерялась она.

— Ты, конечно, можешь делать всё, что тебе взбредёт в голову, — засмеялся второй, — но я бы на твоём месте, пошёл с нами.

— Вы сами всё это подстроили! — возмутилась женщина.

— Само собой, — не стал отрицать мужчина. — Если Ты останешься здесь, то, логично будет предположить, что завтра тебя казнят, таким образом, разумнее всего для тебя, будет пойти с нами. Правда, в этом случае, Ты оказываешься в нашей власти, а значит, если выяснится, что это не та рабыня, которую мы ищем, если Ты притащила нам не ту девку, и если мы поймём, что Ты либо ошиблась, либо намеренно собиралась нас обмануть, то у нас будет возможность расквитаться с тобой за это.

С наружи послышался горестный стон Айнур.

— Встать, — скомандовал незнакомец. — Наручники!

Уже через мгновение рабыня стояла и повернувшись лицом к двери и держа руки за спиной. Не без удовлетворения я увидела, как на её запястьях защёлкнулись браслету рабских наручников.

— Мы тут, как раз, прихватили плащик для тебя, — сообщил ей другой мужчина.

У Айнур снова вырвался стон. Незнакомец, аккуратно, словно она была свободной женщиной, накинул плащ на её плечи, а затем, на этот раз грубо, повернул её лицом к себе, и не сводя с неё взгляда застегнул крючки. В конце он натянул капюшон плаща на голову рабыни, скрыв тем самым её лицо. Я видела, как в тени капюшона блеснули глаза Айнур. Она смотрела вниз, на рабский ящик, внутри которого по её воле оказалась я. Трудно сказать, могла ли старшая девка разглядеть моё лицо по эту сторону отверстий или догадаться я наблюдаю за ней, но знаю, что в её глазах плескался страх. Один из мужчин открыл дверь и осторожно выглянул в коридор, а затем вернулся в комнату и, вместе со своим товарищем подхватил ящик. Я могла только беспомощно мычать и заливаться слезами. В отверстия я видела, как снаружи мелькнул косяк двери, меня вынесли в коридор. Айнур, я была в этом уверена, семенила чуть позади. Похоже, внешняя дверь оставалась незапертой, ящик не ставили на пол, и я не слышала звука сдвигаемых запоров. Уже через несколько мгновений меня несли по тёмным улицам.

Я лежала на спине, чуть приподняв колени, всё в том же железном ящике. С той лишь разницей, что меня уже развязали и вытащили кляп изо рта. Насколько я понимала, ящик стоял на полу в подвале какого-то дома. А ещё я была уверена, что города мы не покинули. Правда, я понятия не имела, где именно в городе, в каком из его районов, мог находиться этот дом. Впрочем, по правде говоря, даже знай я это, вряд ли эти названия мне хоть что-то сказали. Таща меня сюда от дома моего хозяина, мужчины шли по улицам, освещённым крайне слабо, так что разглядеть что-либо снаружи было практически невозможно. Вскоре, по движениям ящика я поняла, что улицы стали очень узкими, извилистыми и неровными. Один раз за время пути, почти сразу после выхода из дома моего владельца, мужчины зашли в какой-то пустынный внутренний двор и остановились, пережидая пока не пройдёт патруль. Судя по тому, что позже мы больше не сталкивались с патрулями, я рискнула предположить, что принесли меня в район довольно бедный, расположенный далеко от мест проживания знати и богатеев, возможно даже очень опасный, на который город не хотеть впустую тратить свои силы. Наконец, мужчины внесли ящик со мной внутрь какого-то здания. Затем был долгий спуск по винтовой лестнице, подвал, открытый люк в полу, в который опустили ящик.

Прежде чем освободить мой рот от кляпа, один из мужчин сообщил мне, и у меня не было повода не доверять ему, что кричать в этом месте — занятие бессмысленное, поскольку снаружи всё равно никто ничего не услышит. Подозреваю, что именно из-за этой особенности место это было выбрано, для моего хранения.

Я немного поёрзала в ящике, чтобы хоть как-то размять затёкшее тело. Лежать на железном дне этого ящика было тем ещё удовольствием. А из-за тесноты внутри невозможно было нормально двигаться, так что у меня болел каждый мускул! Я слышала, что такие ящики иногда используются для наказания рабынь, но до сего момента мне удавалось избегать близкого знакомства с ним.

Со времени прибытия в этот подвал, меня несколько раз выпускали, всякий раз беря на поводок, из ящика, чтобы покормить, напоить и облегчиться. По окончании этих процедур я снова оказывалась на прежнем месте. Во время одного из таких выходов, с меня сняли золотой ошейник, попросту перепилив его ножовкой. Причём собрали даже опилки, для чего, прежде чем начать пилить, мои волосы собрали в пучок, и подложили под шею шёлковую салфетку. Ошейник и даже опилки имели ценность. Оба похитителя продолжали ходить в масках. Судя по акценту, ничем не отличавшемуся от выговора большинства охранников дома, они были местными, но я не смогла идентифицировать их с кем-либо из знакомых мне охранников. Я решила, что это местные наёмники, а скорее некого вида преступный элемент, бандиты попросту. Слишком хорошо было заметно, что ошейник интересовал их, прежде всего, с точки зрения золота. Впрочем, его всё равно следовало снять с меня, поскольку это была улика, на которой к тому же было выгравировано название дома моего хозяина. Срезав с меня золотой ошейник и аккуратно сложив салфетку с опилками, один из них схватил меня за волосы, и держа мою голову у своего бедра, подтащил меня к наковальне и уложил на неё шеей. Уголком глаза я увидела в руке другого мужчины крепкий округлый железный пруток. Этот пруток был согнут в открытое полукольцо, по форме напоминавшее букву «C». Полукольцо надели мне на шею. С ужасом увидев, занесённую над моей головой тяжёлую кувалду, я закрыла глаза. Последовал точный сильный удар, за ним ещё один, и края прутка сомкнулись, заключив мой шею в кольцо. «C» превратилось в «О». У мужчины отлично получилось заключить меня в это. Столь виртуозное владение молотом, позволяло заключить, что этот мой похититель, мог быть, или, возможно, когда-то состоял в касте Кузнецов. Нечего было надеяться на то, что я, со своими тонкими слабыми пальцами, смогу избавиться от такого ошейника. С тем же успехом можно было бы мечтать о том, чтобы разогнуть звено тяжёлой цепи, которая держала корабль на якоре. Всё, больше я не носила золотой ошейник. Теперь на мне был ошейник попроще, фактически, ошейник, который был не больше, чем согнутым в кольцо куском железа. Впрочем, по закону и по традициям, как в социальном отношении, так и в психологическом, этот ошейник — был самым настоящим ошейником, указывавшим на меня как на рабыню. Более того, он отмечал меня как рабыню самого низкого ранга, или, что более вероятно, как ту, на которую в данный момент, по той или иной причине, возможно, в целях перевозки к месту продажи или чего-то подобного, надели временный ошейник. Есть ещё подобные этому ошейники из железной полосы, разница лишь в том, что вокруг шеи сгибается не пруток, а полоса металла. Обычно они предназначены для тех же целей.