Джон Норман - Свидетельница Гора

— Всё, теперь можете паковать её, — сказала Айнур.

Меня подняли и поместили в ящик. Мгновение я ещё сидела внутри, дико озираясь по сторонам, но затем, похититель, схватив меня одной рукой за волосы, потянул назад и вниз, а другой рукой поднял мои лодыжки. В результате я просто опрокинулась на спину. Я было попыталась вывернуться и сесть снова, но я была грубо и бескомпромиссно возвращена на место. Мужчина жёстко удерживал меня на месте за горло и за щиколотки, прижимая к дну ящика. Я заскулила, отчаянно и умоляюще. Какой маленькой и бессильной почувствовала я себя лёжа в этом ящике. На мне быстро затянули ремни и закрыли крышку. Послышалось клацанье запоров. Этот крепкий металлический ящик сам по себе является надёжным устройством безопасности, даже его обитательница не связана. В стенках имелись четыре группы отверстий для пропуска внутрь свежего воздуха. По одной группе в каждой боковой стенке слева и справа от моей головы, и ещё пара аналогично расположенных групп в ногах. Таким образом, куда бы ни положили пленницу головой, те или иные дыхательные отверстия, окажутся около её лица. Кстати, эти отверстия, если повернуть и немного приблизить голову, позволяли выглянуть наружу и, так или иначе, быть в курсе происходящего. Можно ещё добавить, что отверстия были насверлены таким образом, что складывались в курсивный «Кеф», первую букву в слове «кейджера». Именно эта буква, в разных её вариациях, используется в качестве самого распространённого рабского клейма для кейджер. И я сама на своём левом бедре носила точно такую же отметину, оставленную там рабским тавром.

— Закопайте её поглубже! — рассмеялась Айнур. — Бросьте это рабское мясо в самый грязный карнариум!

Я снова, испуганно скуля, отчаянно задёргалась в ящике. Конечно, им не представляло никакой сложности, посреди глубокой ночи, прикопать этот ящик в каком-нибудь глухом месте за стенами города, или утопить его в одном из карнариумов, помойных ям расположенных вне стен, и предназначенных для свалки мусора, фекалий и всех прочих отходов, в том числе вываливания содержимого гигантских чанов из инсул. В такой ситуации, если в их намерения, действительно входило моё убийство, я предпочла бы сначала быть задушенной верёвкой или подушкой, или даже заколотой кинжалом в сердце, быстро и милостиво. Конечно же, им не трудно было бы это сделать. Они ведь были вооружены!

— Прежде чем рассматривать такие вопросы, — отозвался один из незнакомцев, — мы должны удостовериться, что она — именно та рабыня, которая нам нужна.

Я до боли вывернула голову вправо, пытаясь рассмотреть сквозь крошечные отверстия фигуру Айнур.

— Она в точности подходит под описание, — заявила первая девка. — У неё была частная продажа. Она попала в дом в указанное время.

— Некий человек не из этого дома заходил сюда сегодня, — сказал один из мужчин к другому. — Возможно, он с ней говорил.

— Он был с ней в саду наедине, — не скрывая раздражения, сообщила им Айнур. — Несомненно, он говорил с ней!

— Не обязательно, — пожал плечами один из пришлых.

Бывает, что рабовладельцы используют нас молча, не только не разрешая говорить нам, но и со своей стороны не снисходя до общения с нами. Это — очень оскорбительный способ обращения с нами, но он, лучше чем какой бы то ни было другой, лишает нас сомнений в том, что над нами доминируют. Между нами не проходит человеческого общения. Нас просто ставят, нагибают, перекладывают из одной позы в другую. Мы должны повиноваться, ориентируясь на интуицию, на малейшие признаки и жесты. Это помогает нам не забывать, что мы — животные.

— Полагаю, что мы должны исходить из того, что они обменивались словами, — заметил другой незнакомец.

— Не обязательно, — стоял на своём первый. — Иногда бывает забавно обращаться с девкой из сада удовольствий или с высокой рабыней, так же, как если бы она была низкой рабыней, или даже самой никчёмной из обычных рабынь.

Готова предположить, что это его утверждение было верно. Различие между высокой рабыней и её низкой сестрой очень эфемерно, и держится оно только на прихоти господина. Именно он выбирает, когда мы, стоящие на коленях, если можно так выразиться, можем подняться на одну ступеньку выше, или даже сможем ли мы вообще приблизиться к этой к этой ступеньке.

— В любом случае, мы не имеем права рисковать, — заявил второй.

— Конечно, — не стал спорить первый. — Решение принято, и ждать мы не будем.

— Я передала её в ваши руки, — заявила Айнур. — Теперь заплатите мне.

— А почему Ты стоишь? — намекнул один из мужчин.

Рабыня тут же упала на колени, но даже сквозь отверстия я видела, что она не скрывала своего раздражения. Затем она протянула руку, ладонью вверх и потребовала:

— Заплатите мне!

По характерному звону металла, долетевшего снаружи, я поняла, что кто-то из мужчин высыпал из кошелька на руку несколько монет. Айнур, стоявшая на коленях, задрав голову, выглядела очень довольной. Я видела, что её рука, повёрнутая открытой ладонью вверх, вытянута так, как если бы она готовилась поймать упавшие туда монеты.

— Ты уверена, — неожиданно поинтересовался мужчина, — что Ты хочешь, чтобы эти монеты коснулись твоей руки?

— Господин? — не поняла Айнур, но руку резко отдёрнула, словно внезапно дотронулась до чего-то обжигающего.

— Мне-то всё равно, — усмехнулся незнакомец. — Просто я вот подумал, что это могло бы быть не всё равно для тебя.

Рабыня, внезапно, резко, испуганно, спрятала руки за спину. Теперь казалось, что они у неё были закованы в наручники.

Айнур, хотя и была первой среди нас, тем не менее, оставалась такой же девкой из сада удовольствий, как и мы, все остальные. Таким рабыням обычно запрещается даже касаться монет. Причины этого очевидны. Например, получив чаевые от гостя, они могли бы попытаться припрятать их. Затем, они могли бы попытаться стащить деньги у охранников или ещё у кого-нибудь, чтобы использовать их для дальнейших интриг или попытаться влиять на владельцев. Таким образом, рабыни лишены власти, которую деньги могли бы им предоставить, у них не было никакой возможности подкупить охранников, торговцев или кого-то ещё. Фактически, обычно всем рабыням запрещено касаться денег, за исключением разве что определенных ситуаций, вроде похода на рынок или в магазин. В этом доме, как и во многих других, кейджерам, по крайней мере, тем из них, что обитали в этом саду удовольствий, прикасаться к деньгам, было строжайше запрещено. Это могло быть сочтено преступлением, караемым, если не смертной казнью, то, как минимум отрубанием рук. По закону, конечно, рабыне ничего не может принадлежать, даже самый мелкий бит-тарск. Скорее она — та, кто должна принадлежать.