Джон Норман - Свидетельница Гора

— Ни одна из вас, конечно, не будет продана открыто, — добавил Теренс из Трева. — Мы не будем рисковать этим. Продажи будут осторожными и частными. Это будут продажи пурпурной палатки.

— О-о, — удивлённо протянула я. — Это — большая честь, Господин.

— Что поделать, — усмехнулся офицер, — вы все — товар высшего качества.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я.

— И смотри у меня, — погрозил он мне пальцем, — чтоб твоё выступление в палатке не разочаровало агента покупателя.

— Да, Господин, — пообещала я шёпотом.

— Ты можешь встать, — разрешил он, наконец.

И я поднялась на ноги, тут же обхватив себя руками. Ночной горный воздух был холоден сам по себе, а здесь на открытой всем ветрам башне было особенно зябко. Мужчина подошёл к парапету и уставился на маячившие вдали в предрассветных сумерках вершины гор.

— Это всё из-за того заключённого? — спросила я. — Того крестьянина, ведь так, Господин?

— Он умер там, — кивнул Теренс, — в горах.

— Но Вы же этого не знаете, — заметила я.

— Ни один человек не сможет выжить там в одиночку, — сказал он.

— Быть может, некоторые люди, всё же смогут, Господин, — предположила я.

— Да, — не стал отрицать капитан, — возможно, кому-то это по плечу. И да, моя хорошенькая Земная рабыня, моя прекрасная гореанская рабская девка, это действительно имеет отношение к тому крестьянину. Всё это имеет отношение к нему.

— Может нам пора возвратиться в ваши покои? — поинтересовалась я. — Ведь я должна ещё успеть подогреть вино для вас.

— Пожалуй Ты права, — улыбнулся он.

— Скоро рассвет, — вздохнула я.

— Я буду скучать по тебе, — внезапно признался Теренс.

— И я тоже буду скучать по вам, Господин, — сказала я.

— Здесь у нас больше дел не осталось, — заметил мужчина, повернулся и направился к лестнице ведущей вниз, а я покорно последовала за ним.

Уже спустившись на улицу, мы встретили наряд стражи и выслушали доклад капрала о том, что в Треве всё спокойно. Однако у меня уже не было особой уверенности в этом. Одно я знала наверняка, на верхней платформе этой башни, этим неприветливым холодным утром, когда предрассветная серость только-только начала очерчивать вершины далёких пиков, на моих глазах решался вопрос чести.

Я лежала на животе, на своём матрасе, в доме своего нового владельца. Слезами ручьём катились из моих глаз. Айнур умело прошлась по мне стрекалом. Этим вечером Тима и Тана привязали меня в саду к столбу для наказаний. Другим женщинам, цветам этого сада, приказали собраться, и поприсутствовать при наказании. Моим проступком, как было объявлено остальным цветам, было приближение к стене. Царапины на подошвах моих ног к тому моменту кровоточить перестали, так что их не стали показывать другим девушкам.

— Глупая варварка, — прокомментировала одна из них.

— Они все такие, — заявила другая.

— Зачем её вообще туда понесло? — поинтересовалась третья. — Она же не смогла бы забраться на неё.

Это было верно, что ни говори. Но я и не собиралась забираться на неё, мне всего лишь хотелось прижать руки к её твёрдости и неприступности, знать, что по ту её сторону есть другой мир, и что я хоть немного приблизилась к нему, услышала шум и крики его жизни. Конечно, каждая из нас знала, что там есть мир, изобильный и беспокойный, полный видов, звуков и запахов, бурлящий, активный мир, совершенно отличающийся от этого сада. И я жаждала жить по ту сторону этой стены. Я хотела жить там, где могла бы бежать по улицам в тунике и ошейнике, где могла бы вдоволь напиться воды из нижней чаши фонтана, где могла пробираться сквозь шумную толпу, неся мешок или кувшин на голове, неспособная защищаться от прикосновений мужчин, которые могли бы трогать меня так же легко, как любой мог бы потрепать по холке домашнюю собаку. Я не стала бы возражать против таких знаков внимания, ведь здесь я была даже меньше чем собака. Я была рабыней. Тем более, что это даже лестно. Это подтверждает мою привлекательность. Это говорит: «Ты соблазнительна! Ты волнуешь их! Вы небезынтересна для мужчин! Они не возражали бы против того, чтобы попользоваться тобой, а возможно даже владеть тобой». Мне так хотелось, чтобы мужчины замечали меня, считали меня желанной. Я хотела видеть желание в их глазах, и чувствовать их пыл и страсть. Я хотела, чтобы они поворачивали головы вслед за мной, чтобы провожали взглядами, когда я проходила мимо них по улице. Я хотела, чтобы они задавались вопросом, как буду я выглядеть голой в их собственных ошейниках или на их собственных мехах, у их ног, в их собственности, как я буду служить им, прилагая все свои способности, любым из способов, какого бы они не пожелали. Я жаждала жить с другой стороны этой бесчувственной стены, даже если бы это означало долгим часам надрываться над работой порученной суровым рабовладельцем. Меня не пугали ни подъём на рассвете, ни тяжёлая корзина, ни бег по мрачным улицам на рынок. Я не боялась общих открытых прачечных, где в мелких цементных ваннах можно было бы постирать вещи. Меня не страшили иглы, мётлы, кастрюли, дворы, сараи и кухни. Я была бы благодарна даже за старую драную циновку, брошенную мне на ночь. Лучше сидеть на цепи в лачуге, под плетью бедняка, чем быть цветком в этом саду!

Несомненно, остальные девушки были озадачены тем, как долго и жестоко избивала меня стрекалом Айнур, всего лишь за то, что я подошла к стене. Просто, в отличие от самой Айнур и двух её помощниц, Тимы и Таны, они ничего не знали о высоком, длинноволосом мужчине, приходившем в сад и командовавшим мной, и которому я из страха, но одновременно нетерпеливо и благодарно, отдавалась и служила со всеми отчаянными и непереносимыми потребностями моего тела. Вот только знай они это, не стали бы они от зависти кричать о том, что я должна быть наказана ещё суровее? Насколько же голодны мы были в саду! Порой я спрашивала себя, не мечтали ли многие из нас о том, чтобы их бросили в трюм, к галерным рабам.

Я лежала на циновке, прикованная за левую лодыжку цепью к кольцу, вмурованному в пол поблизости. Будь я сегодня так же прикована к этому кольцу во время периода отдыха, то я не вышла бы в сад, не приблизилась к стене и не столкнулась бы с незнакомцем. Несомненно, для меня было бы лучше, просидеть весь этот день на цепи.

А ещё мне было непонятно, как он попал в сад? Судя по всему, это должно было означать, что он был известен в мажордому или охранникам. Например, было совершенно очевидно, что Айнур его узнала. Я бы даже сказала, что она была слишком хорошо знакома с ним. Это пугало. Интересно, был ли он известен владельцу этого заведения, текущему держателю прав собственности на меня? Я ни разу не видела своего фактического хозяина, но я, с некоторой долей вероятности могла утверждать, что он меня видел. Скорее всего, это именно он находился позади ширмы, когда я была раздета и показана в первый день моего нахождения в этом доме. Впрочем, это, конечно, мог быть агент или мажордом. В общем, этого я наверняка не знала. Я вообще очень немного знала о своём нынешнем господине. Все мои знания о нём можно было пересчитать по пальцам, причём одной руки: имя, то, что он был очень богат, что, как мне казалось, было довольно необычно, для города, занятого, насколько я знала, иностранными войсками. Ещё у него были деловые интересы в работорговле, сельском хозяйстве, а также, я слышала, что он имел некоторое отношение, по крайней мере, к некоторым театрам и театральным труппам в городе. Ещё поговаривали, что его принимали даже, в центральной башне города. Этот город, если я не упомянула об этом раньше, называется — Ар. Управляет им, по крайней мере, номинально, насколько я поняла, Убара, по имени — Талена. А вот фактическое управление, скорее всего, находится в руках военного губернатора, человека по имени Мирон, который носит титул Полемаркос с Коса, или, если более строго, Полемаркос из Темоса, который является третьим по величине городом на острове Кос. Говорят, что он является кузеном Луриусу из Джада, Убару Коса. Мне уже приходилось слышать имя этого Луриуса из Джада в бытность мою подземной рабыней в Треве. Это именно он послал в Трев тот отряд ассассинов. Мой нынешний господин, что интересно, ни разу не проявил ко мне никакого интереса. Фактически, насколько я знаю, этим интересом не могла похвастаться ни одна из других рабынь. Мы, или точнее большинство из нас не могли понять этого. Возможно, Айнур понимала, но она никогда не говорила с нами на эту тему. Да, забыла, зовут его Аппаний, Аппаний из Ара.