Джон Норман - Свидетельница Гора

Под одеялом, кончиками пальцев левой руки, чуть приподняв край туники, я ощупала бедро. Крохотная метка быстро нашлась на своём месте. Моё клеймо. Под одеялом я чувствовала себя очень мягкой и уязвимой. Поняв руку вверх, не вытаскивая её из-под одеяла, я коснулась горла. Там не было ошейника.

Внезапно я вжалась в стену. На мгновение у меня перехватило дыхание. Животное, так напугавшее меня некоторое время назад, снова появилось по ту сторону решётки. Это было похоже на пятно мрака на фоне темноты. Я с трудом могла разглядеть его, но знала, что оно стоит там. Я чувствовала его тяжёлый звериный запах, слышала его дыхание. Монстр ткнулся мордой в решётку. Раздался глухой грохот и предупреждающее рычание, заставившее меня ещё плотнее прижаться спиной к стене. А затем послышалось негромкое удаляющееся постукивание когтей, и всё закончилось.

Я с трудом перевела дыхание, постепенно отходя от потрясения.

Когда у меня не осталось сомнений в том, что всё позади, я снова легла на живот перед миской для еды. Наклонив голову, я аккуратно откусила кусочек от одной из доставшихся мне долек сушёных фруктов. Я медленно прожевала его, и склонилась за новой порцией. Я дорожила каждым откушенным кусочком, ела тщательно пережёвывая, растягивая удовольствие. Впрочем, как бы я не старалась не торопиться, но вскоре закончилась первая долька, затем вторая, и точно так, же и третья. Такие лакомства, кусочки сушёных фруктов, для нас почти драгоценность. Я берегла их до последнего. Я была благодарна за то, что мне их оставили.

Когда со дна тарелки исчез последний кусочек, я поднялась на четвереньки, одеяло при этом повисло с моей спины по обе стороны. Вдруг, странный звук привлёк моё внимание и заставил обернуться и посмотреть в сторону решётки. Это было похоже на приглушённый расстоянием, отдалённый тоскливый вой. Трудно сказать, был ли это ветер или некое животное.

Внезапно стало страшно и ужасно одиноко.

Мне хотелось надеяться, что здешние мужчины окажутся добрыми. Я готова была приложить все возможные и невозможные усилия, чтобы не вызвать в них недовольства.

Конечно же, они будут добры! Они должны быть добрыми! Не они ли накормили меня? Разве не дали они мне одеяло? Конечно, это было свидетельство их доброты. А мой запах всегда можно было взять любым другим способом. Ведь это они положили три дольки сушёных фруктов в тарелку с едой!

Но я видела огромную птицу и ужасного зверя, что, внушая страх, патрулировал узкий карниз. Я опасалась, что мужчины в этом месте могут оказаться весьма строги к таким, как я, к своим рабыням.

Я легла на спину, и вскоре сон окончательно сморил меня.

Я лежала на животе, на каменном полу вырубленной в скале камеры, головой к дальней стене, широко разведя ноги. Мои руки были распростёрты вверх и в стороны. Довольно трудно быстро встать из такого положения. Я вслух медленно и громко считала до тысячи. Я начала считать, когда услышала, как ворота опустились на место, и клацнул замок. Я понятия не имела, будет ли меня кто-нибудь слушать и в течение какого времени, но не исключала того, что кто-то мог бы остаться, чтобы проверить, как выполняется его команда. Это обычная практика в таких местах. Каждый заключённый или заключённая обязан считать медленно и громко. Лишь досчитав до тысячи, человек может подняться и перенести от решётки, где их оставили, миски с водой и едой, а также чистый горшок. Точно также все знают, что их следует поставить перед решёткой, как только услышат определённый сигнал, в данном случае звон подвешенного рельса, долетевший откуда-то издалека. По сигналу требовалось не только поставить пустые сосуды в нужное место, но и принять то положение, в котором я лежала, и в котором чувствовала себя совершенно беспомощной, ногами к выходу из камеры. Меня проинструктировали относительно этих правил утром следующего дня после моей первой ночи проведённой здесь. Говорила женщина, которой я так и не увидела, а слышала только голос, доносившийся откуда-то снаружи. Соответственно, я до сих пор, не видела никого из моих тюремщиков. Я даже не знала, принадлежал ли тот женский голос той, кто была свободна или той, кто являлась такой же невольницей, как и я. Но у меня не было никаких сомнений относительно того, кем была здесь я, даже, несмотря на обнажённость моего горла. Но если честно, мне казалось более вероятным, что говорила со мной рабыня. Просто я усомнилась, что свободную женщину в мире, таком как этот, могли бы привлечь к столь непритязательной задаче, как присмотр за заключенными.

О свободных женщинах я судила по тем двум из них, что посетили наиболее презентабельные места рабских загонов, и которых я видела там, а также по тем замечаниям охранников, что я слышала позже. В основном это были довольно грубые шутки и язвительные комментарии, но судя по ним, это были надменные, самодовольные, неудовлетворённые, избалованные и властные штучки. Кстати, многие из охранников предупреждали меня, чтобы я держалась как можно дальше от таких существ, а если встречи избежать не получается, то вести себя предельно осторожно. Особенно охранники упирали на то, что свободные женщины склонны быть невероятно жестокими, мелочными и мстительными к таким, как я, к кому они, несомненно, по неким своим причинам, относились с чрезвычайным презрением и ненавистью.

— Насколько они отличаются от нас! — вздохнула я как-то раз, ещё в те времена, когда проживала в загонах.

— Да не так уж сильно они от тебя отличаются, — усмехнулся один из охранников.

— Точно, если их раздеть, поставить на колени, и надеть ошейник, — поддержал его другой, — то их от вас не отличишь.

Признаться, я была рада тому, что он сказал это, поскольку фактически он озвучил мои собственные смелые мысли, пришедшие мне в голову ранее. Я и сама уже много размышляла над этим вопросом, но мне, конечно, хватило ума держать их при себе и не озвучивать выяснившуюся параллельность наших взглядов. Одно дело, когда об этом говорят мужчины, и совсем другое, если подобное мнение выскажет рабыня. Правда, я не думала, что он изобьёт меня за это, но наверняка-то не знала. Так что я предпочла благоразумно промолчать. Но, конечно, меня их слова порадовали. Впрочем, насмешливый взгляд мужчины, брошенный на меня в тот момент, заставлял предположить, что своих мыслей я от него не скрыла. В любом случае меня он не ударил.

Но как высокомерно, как величественно, выглядели те женщины, и как красиво они были одеты, какие дорогие вуали скрывали их лица! Мне рассказывали, что многие из них носят своего рода платформы на ногах, бывает даже высотой до восьми — десяти дюймов, чтобы увеличить их кажущийся рост, а заодно защитит их туфли от грязи на улицах, или, например, на сырых полах загонов. Те две, которых я видела, однако, были обуты в обычные «уличные туфли» без задников. Подозреваю, это обеспечивало им лучшую опору в загонах, где в некоторых местах камни были сырыми, если не сказать мокрыми. Кому как не нам знать об этом, когда мы ходили там босым, а зачастую и ползали на животе. Зато, какими невозмутимыми и красивыми казались они в своих вуалях и одеждах!