Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

Какой же путь выбрать? – задумался мальчик. Он позволил своему ка растянуться, совсем чуть-чуть, потому что не знал здесь ни одной паутины сновидений. Некоторые, вероятно, были простыми остатками невинных снов, а другие рассеивались от одного прикосновения, но могли попасться и такие, которые привязывались к кошмарам или были окутаны магией, и ничто из всего этого не напоминало работу Хафсы Азейны. Последнее, что было нужно Дару, – это попасться в сети чьего-нибудь дурного сна или позволить арахнисту разорвать его душу на куски и проглотить.

Мальчик сразу отбросил проходы, которые светились слабым зеленоватым сиянием. Что бы ни означал этот цвет, он отдавал чем-то болезненным и вселял в Дару тревогу. Оставалось три туннеля, высота и ширина которых позволяли пройти беспрепятственно. Средний путь был самым высоким и широким и казался наиболее простым. Дорога налево слегка уходила в гору, и именно из этого туннеля сильнее всего пахло корицей и дрожжами. Путь направо представлялся самым старым, и им пользовались меньше всего. Он резко уходил вниз и казался заброшенным.

Ноги – особенно та, что лишилась башмака, – призывали Дару выбрать самую легкую дорогу. Но он вдоволь наслушался детских сказок, чтобы понимать: эта идея не из лучших. Дару подумал, что, будь он пожирающим души чародеем, именно в таком туннеле и расставил бы ловушку. На ум ему невольно пришел образ Сулеймы с полными пригоршнями медовых пирожных и веселой хитринкой в золотистых глазах.

Всякий раз, когда начинаешь сомневаться, – говаривала она, – доверься своему нюху. Мальчик сделал два нерешительных шага к дорожке, уходившей влево, и его пустой желудок свело при мысли о свежем хлебе с пряностями.

Пип пиии, – затрещала Пакка, и ее острые маленькие ножки больно кольнули мальчика: она вцепилась ему в кожу. – Пиии-ох.

Дару остановился.

– Нет? – спросил он ее. – Интересно почему.

Воображаемая Сулейма начала посмеиваться над его нерешительностью.

Неужели ты боишься встретиться лицом к лицу с матерями очага, малыш?

Она поднесла ко рту пряный хлеб и отломила кусочек от мягкой буханки. Мед полился из уголка ее рта и начал стекать – кап-кап-кап – с подбородка. Дару показалось, что его желудок сейчас попытается проесть ему хребет, и издал тонкий, голодный, гортанный крик. Одна нога против его воли шагнула вперед. Голод…

– ПИИИИИИИ-ОХХХХХХХХ! – закричала Пакка и укусила его за ухо, разрывая силу заклятия.

Лицо Сулеймы растворилось в жуткой маске с червивыми глазами и стекающей по подбородку кровью, а потом и вовсе рассыпалось на массу теней.

Ты голоден, – напомнили они ему.

Голоден.

Одна из теней попыталась улыбнуться Дару, продемонстрировав рот, полный острых кошачьих клыков.

Доверяй своему нюху.

Голоден…

Дару поднял руку и потрогал укушенную мочку уха. На пальцах осталось что-то влажное, и тени зашипели, почуяв запах крови.

– Вы голодны? – спросил он.

Они выжидали, шурша в темноте, словно саван мертвеца.

Дару снял оставшуюся сандалию и бросил ею в теней.

– Ну так съешьте вот это! – закричал он им.

Тени разочарованно растаяли в воздухе. Подбодренный этим, мальчик повернулся и зашагал по ведущей вправо дороге, стараясь не задеть своим ка ни одной порванной паутины. Подняв руки, он осторожно выпутал Пакку из своих волос.

– Ты меня укусила, – сказал он ей.

Тит-тит-титта-пип, – согласилась она.

Дару рассмеялся, и у него на сердце полегчало, когда ступени привели его вниз в темноту – столь густую, что даже своими сновидческими глазами он не мог ничего в ней увидеть. Осколки камней больно впивались в ноги. В этом туннеле и правда пахло получше, и мальчику показалось, что подул небольшой ветерок. Этот ход наверняка должен был вывести его на территорию крепости, а там можно попросить чужестранцев помочь ему найти дорогу домой. Уж конечно, он не мог вечно бродить в…

…темноте? Мальчик обернулся, когда свет вспыхнул рядом с его головой. Что это еще за хитрость? Свет сделал оборот в такт его движению, и, когда мантида протестующе запищала, розоватый огонек блеснул и погас.

– Пакка?

Тоненький свет снова вспыхнул, и насекомое запищало ему в ухо. Оно светилось.

– Умная девочка, – пробормотал Дару и осторожно погладил Пакку, стараясь не повредить тонкие крылышки.

Это был всего лишь небольшой огонек, и его, конечно, было недостаточно для того, чтобы освещать дорогу, но у Дару все равно стало легче на душе, и его походка сделалась бодрее. Через какое-то время на радость его ступням пол стал более гладким. Изломанный туннель был уже не таким заброшенным и расширился. Потолок уходил все выше и выше у Дару над головой. Наконец мальчик решил, что идет по большому залу. Кроме того, Дару больше не чувствовал, что спускается вниз. Ему казалось (хоть он и не был в этом полностью уверен), что он все время немного забирал влево, внутрь и вглубь, точно находился в чреве огромной змеи, которая скручивалась кольцами.

Змеи или спящего дракона.

Затем пол ушел у него из-под ног, и Дару упал.

…Он падал, падал и падал…

Мальчик катился в темноту вниз головой, вертясь в воздухе, словно акробат в шутовской труппе, за которой он так любил наблюдать. Пакка беззвучно отлетела от него, и ее огонек потух. Дару резко ударился обо что-то макушкой, падая и не чувствуя костей и собственного дыхания. Снизу донесся голодный рык, и лицо подмастерья обдало жарким дыханием падальщика. Вытянутая рука обо что-то больно ударилась, и Дару услышал хруст, похожий на звук, с которым Хафса Азейна ломала щепки на дрова.

Мальчик открыл рот, чтобы закричать, но тени поглотили его целиком.

Некоторые из наиболее элегантных жителей Атуалона завели новую причудливую моду – молиться божествам.

Эти возвышенные сущности считались посредниками между миром людей и самой богиней Атуалон. Если гражданин был достаточно усерден, ходил в подобающих одеждах, произносил верные слова – и при всем при этом тратил достаточно денег, – божества могли поддаться на уговоры и поддержать дело просителя: представить его желания спящему дракону в виде снов.

Предсказания были очередной атуалонской причудой, но после событий прошедшего дня Левиатусу хотелось зажечь свечу из шалфея и берберрийских ягод во имя Снафу, святого покровителя неудачников и пропащих душ.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, день начался вполне удачно. Левиатус выбрался из позаимствованной палатки, в одежде, которую тоже взял взаймы. Развевающиеся одеяния и головной убор небесно-голубого цвета были громоздкими и слишком короткими для его фигуры; впрочем, зееранимы оказались достаточно доброжелательными и спрятали ухмылки под маской вежливости.