Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

– Не думаю.

Йендеши отодвинули первый ряд мальчишек своими крюкастыми палками, давая возможность напиться второму ряду, а затем третьему и четвертому. Когда лашаи дошли до средних рядов, где стоял в ожидании и Джиан, первые мальчики начали бледнеть. Джиан взял чашку кончиками пальцев, пытаясь убедить себя в том, что это – всего лишь отвар драконьей мяты, и ничего больше. Но стоило ему поднести чашку к губам, как запах ударил ему в лицо. Его тело восстало, и Джиан замер. Он пытался поймать взгляд лашая, но карие глаза слуги были полузакрытыми и пустыми – за ними ничего не скрывалось. Эти глаза испугали его больше, чем то, что могло содержаться в чае.

Ксенпей стояла у Джиана за спиной, и ее губы почти касались его уха. Джиан не видел, как она подошла.

– Пей, – сказала она.

Дыхание ее было жарким и пахло мятой, и Джиан заметил, как сверкнул металл, когда она подняла жуткое кривое лезвие своего посоха и уперла его ему в щеку.

– Пей. Выплюнешь хоть каплю, и я распотрошу тебя, как рыбешку.

Джиан выпил. Краешком глаза он заметил, что то же самое сделал Перри. Нарутео едва ли не с радостью потянулся к подносу, стрельнув в них злобным взглядом. Он проглотил содержимое хрупкой чашки и бросил ее на землю, а затем раздавил босой ногой.

Ксенпей хихикнула и убрала лезвие.

– Какой смельчак, – насмешливо произнесла она.

И тут же исчезла.

Я – Тцун-ю Джиан, – повторил Джиан мысленно, – сын Тцун-ю Тюнгпей, ныряльщицы за жемчугом из Бижана. Я не боялся глубоких вод и острых зубов. Я видел лицо шонгвея. В моих венах течет кровь иссука…

Один из первых выпивших чай мальчишек с криком упал на колени. Крик перешел в захлебывающийся писк, когда мальчик согнулся вдвое и начал исторгать на серую брусчатку яркие фонтаны красного цвета. За ним последовали второй и третий. Воздух наполнился тяжелой вонью рвоты, крови и паники. В одном конце толпы началась суматоха: какой-то мальчик, стоявший возле стены, попытался вырваться и убежать. Джиан в ужасе наблюдал за тем, как двое лашаев взяли его за руки, а третий схватил за подбородок и заставил осушить чашку. Несмотря на то что мальчик сопротивлялся и кричал, трое бледных слуг оставались так же спокойны, как взрослые, держащие на руках младенца. Их лица были пустыми и безмятежными, как водная гладь.

Эта сцена повторялась снова и снова, стоило кому-нибудь попытаться сбежать или начать отбиваться. Результат был всегда одинаков: мальчик оказывался побежденным. Доходило и до крови. Желудок бунтовщика наполняли чаем, а в его глазах поселялся ужас. Один из испытуемых – рослый парень, в котором Джиан с изумлением узнал мальчишку со свиной фермы в Хоу, – мотал головой из стороны в сторону и выл, пытаясь пересилить прижимавших его к земле слуг. Вой резко прекратился, когда вперед вышел представитель йендеши. Оснащенный лезвием посох скользнул вперед и вниз, словно язык ящерицы, разрезав живот маленькому свинопасу, точно это был мешок пшена, а затем таким же движением перерезал ему горло. На желтом шелке расплылось красное пятно, похожее на призрачный мак в поле сладкой масляницы, и мальчик упал вперед, в растекающуюся лужу собственной крови.

Еще двоих испытуемых постигла та же участь. Лашаи с йендеши скользили по рядам, подчиняя и время от времени убивая молодых людей. Когда они подходили к последним собравшимся, Джиан почувствовал первые колики в животе: нечто подобное он ощутил только раз, отведав ядовитого угря.

Все не так уж плохо, – думал он, чувствуя, как боль сначала взрывается, а потом уходит, пробираясь от живота к груди и наконец доходя до почек, чтобы затем снова вспыхнуть в желудке.

Совсем не так плохо. С этим я могу справиться.

У него были особые отношения с болью.

Как-то раз еще совсем мальчишкой Джиан прошлепал по лунной дорожке от дома до морского берега. Его звали чайки, волны и низкий, полный тоски голос какого-то огромного зверя, который обитал в морских глубинах и поднимал теперь из воды свою голову, чтобы спеть Джиану. Монстр пел об одиночестве, нужде и далеком доме. Маленький Джиан вошел в воду, пытаясь отыскать того, кому принадлежал этот вой, и его поглотило море.

Волна была холодной, непоколебимой; ее алчная пасть засасывала его ступни, голени и наконец раскрылась, чтобы проглотить мальчика целиком. До конца своей жизни Джиан будет помнить чувство, которое испытал, перекатываясь в воде из стороны в сторону. Его ноги и руки, лишенные всякого контроля, трепыхались, как у брошенной тряпичной куклы.

Теперь, упав на ноги, а после перевернувшись на бок, сжигаемый изнутри, точно он проглотил полную чашку морской крапивы и сорняков, Джиан был охвачен хорошо знакомым чувством беспомощности. Он мог умереть, а мог и выжить – в любом случае результат никак от него не зависел.

Джиан прижимался щекой к прохладному камню. Он чувствовал запах крови, дерьма и смерти и отчетливо различал желчную вонь извергнутой его желудком черной гущи. Люди кричали, люди умирали, но камень оставался прохладным и безмятежным, поэтому Джиан прижался к нему посильней и со вздохом закрыл глаза.

Где-то поблизости он услышал скрип тяжелых деревянных колес и шаги спешащих ног. Люди так близко носились туда-сюда. Кто-то пинал его и спотыкался о его тело. Боль приходила волнами, накатывала и стихала, накатывала и стихала, и с каждой волной уносилась частичка его существа. В одно из мгновений относительного спокойствия Джиан собрался с мыслями и поинтересовался, не умер ли Перри и не умрет ли он сам здесь в одиночестве, лежа на камнях с забрызганными рвотой волосами. Но пробудить сознание до такой степени, чтобы почувствовать что-нибудь по этому поводу, ему не удалось.

Вскоре боль поглотила его целиком, и Джиан исчез.

Боль отпускала его постепенно. Это случилось не сразу, резкой вспышкой счастья и благодатного онемения, но и не тянулось бесконечно, подобно гаснущему солнечному свету, который уступает место лунам. Окончание боли оказалось жестоким, полным гибели и злости: она из последних сил цеплялась за него своими когтями, пытаясь отщипнуть еще кусочек, выбить последний крик из его окровавленного горла.

Как только Джиан осознал, что кричит, он тут же умолк. Его голос прозвучал последним. Никто в округе больше не кричал, не плакал, не стонал. Казалось, что его жесткое надорванное дыхание, глухой стук сердца и скрип ногтей по камню были последними звуками в этом мире.

Но потом что-то заворчало, чихнуло и снова заворчало. Джиан услышал скрежет когтей по земле. Его лицо обдало горячим дыханием, и чья-то влажная плоть коснулась его кожи. Джиан попытался отпрянуть, закричать, убежать, но все, на что он оказался способен, когда открыл глаза, – это тонкий призрачный вопль.