Марина Суржевская - Проникновение [litres]

Сверр поднял брови, выражая сомнение.

– Страх? Нет. Ты не боялась. И это тоже странно… Дева должна кричать и плакать. Прятаться за спины мужчин. Ты ведешь себя иначе.

А потом он очертил пальцем окружность моей груди. Насмешливо глядя в глаза. Раздвинул ткань там, где порвал ее, и снова коснулся кожи.

– Так что я получу за ответы, Оливия Орвей? И за то, что твой проступок я смою кровью? – еле ощутимое прикосновение обожгло раскаленным углем. – Ты могла бы поблагодарить меня…

Я дернулась, тщетно пытаясь отстраниться. Но куда? За спиной – столб, впереди – ильх. И руки-ноги привязаны. Закричать? Юргас наверняка где-то поблизости, поможет…

Нет, нельзя.

Сверр смотрел внимательно, остро. Словно наблюдал. Изучал. Я прищурилась, уставившись в золотые глаза.

– Кто такой хёгг? – бросила резко.

Ильх усмехнулся, качнул головой.

– Настойчивая. Хорошее качество. Но лишь для воина. В девах мы ценим покорность и мягкость.

Я не обратила внимания на этот намек.

– Это зверь, ведь так?

– Да. – Ильх склонил голову, вот только руки так и не убрал. Сжал пальцы на моем бедре, погладил. Я закусила губу, пытаясь не паниковать. – Зверь… Сильный. Злой. Голодный…

– Как я могла его позвать? При чем тут… невинность?

Горячие пальцы снова прошлись от шеи до талии.

– Хёггам веками отдавали невинных дев. Привязывали к столбам, танцевали вокруг, чтобы привлечь, пели слова призыва. Задабривали. Хёгги забирали дев себе, и люди говорили – отдали под шатию с хёггом. Значит, дева стала невестой. Только не человеку. Зверю…

Медленные движения становятся жадными. Ильх почти не касается меня, лишь кончики пальцев чертят узоры поверх комбинезона. Но я начинаю дрожать… А его мышцы каменеют, и губы сжимаются в тонкую линию…

Я неловко тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя наваждение. Томительная ласка, золотые глаза, низкий голос… все это завораживало меня. Я ощущала себя мышью, с которой играет удав, прежде чем сожрать. Пришлось напомнить себе, что я ученый Конфедерации, а он дикарь. Варвар.

Я не должна так трястись, теряя голову от ощущения его пальцев и первобытного вожделения в глазах. Я ученый… ученый… ученый!

– Ясно. Значит, звери каким-то образом выработали в себе способность чувствовать девственниц. Изумительный пример эволюции, надо же! – сипло пробормотала я. Сверр насмешливо улыбнулся. И погладил мои губы. Провел большим пальцем, не лаская, а будто желая ощутить их кожей. Его палец оказался шершавым. Желание разлилось внутри томительной негой, голова закружилась…

– Как выглядит хёгг? – резко спросила я.

– Любопытная, – снова тронул мои губы. – И упрямая. У нас таких женщин учат послушанию. Или убивают…

– У нас такие становятся учеными, ну или старыми девами. Так как?

– Хёгги разные. Есть те, что обитают в глубоких водах фьордов. Есть живущие в скалах. Или там, где лежит вечный снег…

И есть те, чье имя нельзя произносить, вспомнила я. И благоразумно промолчала. Или я промолчала оттого, что уже дышала с трудом? Странно, а ведь он ко мне почти не прикасается… Но мысли путаются… И Сверр смотрит голодным зверем, хмурится.

Резко отстраняется.

– Довольно, лильган, – с неожиданной злостью бросил он.

– Кто такая лильган? – прошептала я.

– Слишком много вопросов и слишком мала расплата. Ты узнаешь. Когда придет время.

Он развернулся и ушел. Дыхание восстанавливалось, но слишком медленно.

Зато небо затянулось маревом, по траве потек прохладный туман. И я ему обрадовалась, стоять стало легче, чем на солнцепеке. От гор потянуло холодом. И я подумала, каковы фьорды зимой? Наверное, так же прекрасны… и даже немного жаль, что я этого не увижу.

– И что все это значит? Может, объяснишь?!

– Не забывайся, а-тэм, – осек я, и Ирвин скривился. Мы оба обернулись на поселение, которое отсюда, со скалы, видно не было из-за белесой дымки. Зато хорошо просматривались обугленные шесты. Один – занят… Перед глазами слишком явно встало тонкое тело, темные волосы, падающие на щеки, яркие глаза. Беспомощная. Привязанная…

Я резко отвернулся, всмотрелся в воды, водопадом стекающие по камню скалы.

– Я могу успокоить дикого хёгга, – хмуро напомнил о себе Ирвин. – Мы оба это знаем, Сверр! Нет нужды убивать!

– Нужда есть, – бесцветно произнес я, и а-тэм прищурился, размышляя.

– Т-а-ак… – недобро протянул он. Голубые глаза потемнели, как воды фьорда перед штормом. – И зачем? Девчонка станет лильган, но для чего? Оплаченный долг свяжет тебя с чужачкой, но что ты получишь от этой связи, Сверр?

Я, прищурившись, смотрел на фьорды. Скоро время холодов. Вода у берегов покроется коркой льда, а дальше растянется серо-синей гладью. Крепости и дома укроются снегом, затихнет Горлохум. Зима – время тишины и покоя. Но внутри у меня бурлит лава, неспокойно стучит сердце. Не эта зима. Туман редеет.

– Прошлой ночью я снова был возле тумана, – сказал глухо, не глядя на а-тэма. – Слой утончается. Возможно, с новым восходом преграда исчезнет вовсе. И тогда к нам придут люди. Другие люди, Ирвин. Те, кто желает получить наши земли и нашу силу.

– Мы уничтожим их!

– Возможно, – я отвернулся от фьорда. – Но какой ценой? Нам нужны знания. Так говорят в Конфедерации. Кто владеет информацией, тот владеет миром.

– Мы можем пытать этих чужаков. Под острым ножом они расскажут все, что знают! – Ирвин мрачно кивнул в сторону шатров, я усмехнулся.

– Они лишь мелкие щепки, ты не видишь? Они ничего не решают. И знают даже меньше, чем мы с тобой. Мне нужно больше.

– Думаешь, чужаки виноваты?

– Хочу знать наверняка.

– Не понимаю, как это связано с убийством хёгга!

– Связано. Все связано. Девчонка должна выжить и стать лильган. Она мне нужна. Значит, клятва будет исполнена.

Ирвин сжал губы в тонкую линию, взгляд потяжелел.

– А может, ты просто желаешь ее, мой риар? От твоего зова ночью никто не мог уснуть. И ты велел мне укрыть ее маревом с моря, чтобы чужачка не мучилась от жара. Бережешь? Неужели?!

Я криво усмехнулся.

– Не только для этого, – снова отвернулся. – В мареве меньше видно, а-тэм. А что насчет девы… Берегу, Ирвин, еще как. Она не должна пострадать. Не зря я покинул Нероальдафе и улыбаюсь чужакам. Через силу, но улыбаюсь. – Дернул плечом, сбрасывая волчью шкуру. Над склоном горы полетел тягучий звук хангов. Повернул голову к Ирвину. – Я потерплю и поулыбаюсь, не рассыплюсь. И ты придержи свою злость или убирайся, если злость сильнее тебя. – И закончил резко: – А раз все еще здесь, проследи, чтобы все пришлые сидели в своих шатрах. Они не должны увидеть слишком много.

– Сам понял, не глупец, – буркнул а-тэм. – И все же…

Я снова посмотрел на воду.