Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Теор, явно взволнованный, не обращал на Громбакха внимания. Вздохнув, посмотрел на Тенуина:

– Что бы вы ни услышали. Голоса, крики. Не верьте. Не заходите внутрь. Иначе погубите и себя, и нас. Уверяю, там безопасно, если все делать осторожно. Не верьте ни глазам, ни ушам. Если мы будем звать, не верьте. Даже если мы будем умолять о помощи, стонать, не верьте. Если с нами что-то и случится, это произойдет быстро, вы ничего не услышите. В прошлый раз… у нас было достаточно времени во всем разобраться.

– Ну да, – усмехнулась Эрза.

– Трое заплатили за это хорошую цену.

Теор повернулся ко мне:

– Спина к спине. Что бы ни случилось. Не срывайтесь, не бегите. Ни в коем случае не оборачивайтесь.

Всегда смотрите прямо. Не закрывайте глаза. Даже моргать старайтесь реже. Тут хороша любая предосторожность.

– Ты знаешь, что мы ищем?

Теор помедлил с ответом:

– Там станет ясно… Господа! Надеюсь, с вами все будет в порядке. К закату мы вернемся. Уверен, наши приключения на руинах подходят к концу, и наша юная… – Теор посмотрел на Шанни, – наша юная травница с радостью предоставит нам окончательное противоядие. Быть может, к тому времени наемники справятся с зордалином и выход из руин откроется. Посмотрим. А сейчас – удачи вам!

– Стукнуть бы тебя… – проворчал Гром.

На входе в ратушу мы с Теором встали спина к спине. Громбакх раскрутил моток шенгинной веревки. С подозрением заглянул в парадный зал. Затем посмотрел на меня. Хмуро кивнул и обвязал нас по талии. Тенуин к этому времени запалил свечу в крытом подсвечнике и путевой травный светильник, которые, как и веревку, мы взяли из снаряжения наемников.

– Возвращайся, – подошла Миалинта.

Протянула руку к моей щеке. Хотела сказать что-то еще, но сдержалась.

В последний момент захотелось отступить. Ведь если бы кто-то из моих спутников знал о комнате Нитоса, если б знал, чтó именно здесь произошло двенадцать лет назад, они бы не пустили меня внутрь. Сказали бы, что лучше затаиться где-нибудь поблизости, подождать, пока Гийюд, отчаявшись поймать зордалина, сам начнет засылать сюда своих людей – быть может, магульдинцам или кому-то из людей Горсинга удастся сделать то, о чем нас просила Азгалика.

Сознание услужливо и на удивление проворно находило все новые оправдания, даже подбирало наилучшие слова – такие, чтобы сразу всех убедить в моей правоте и чтобы потом не было слишком уж стыдно вспоминать эти минуты. Однако я знал, что не отступлюсь. Чувствовал, что поступаю правильно.

В конце концов, ратуша – наша единственная зацепка. Все пути вели к ней. Даже Гийюд это признавал.

– Может, вам все-таки надеть капюшоны? – оживленно прошептал Феонил. Юный следопыт не находил себе места. – Мало ли…

– Нет. – Теор качнул головой. – Там важно все видеть. И ничему не верить.

– Например, тебе, – промолвил Гром.

– Наш друг охотник, как всегда, прав. В ратуше ничему и никому нельзя верить. Даже себе… В первую очередь себе… Идем.

Теор, взяв подсвечник с толстой жаберной свечой [7] Жабéрная свеча – свеча из загустевшей вытяжки жабероносных растений и фитиля из грубых волокон жабéры потогонной. Отличается тихим, но устойчивым огнем, который не гаснет даже на сильном ветру. Помещенная под свечной колпак, становится одним из самых устойчивых источников света. В списке Валендондры входит в группу обязательных под номером «6» с примечанием, что ежедневное смачивание фитиля эфирным маслом «Восточный сбор» снижает и без того почти незаметный запах дыма. , шагнул вперед. Я, увлекаемый веревкой, попятился за ним. Чтобы не биться пятками, шагал чуть расставив ноги. Светильник старался держать на уровне груди.

Под грондами захрустела гарь.

Чуть скрипели прогнившие щепки. Мялась земля и дерн, из которого расползались черные червячки.

Крошились хлопья волглой штукатурки. Феонил оказался прав, живность тут была, но пока не беспокоила.

Стало не по себе от того, что я не видел, куда мы идем. Смотрел на отдалявшийся проем парадных дверей, в котором стояли Громбакх и Миалинта.

Мы погружались в сумерки, и свет огней делался ярче.

Передо мной высилась стена. По ней шли глубокие трещины, будто длинные извитые многоножки. Вскоре я увидел люстру – черную, с растопыренными подсвечниками, затянутую пологом паутины. Она казалась большим пауком, спустившимся с потолка на железной цепи. Я вспомнил, что Теор, с его худыми руками и ногами, с удивительной гибкостью и неуклюжей манерой двигаться, сам напоминает паука. Сердце стянуло холодными нитями. Я представил, что привязан к спине огромного насекомого с длинными лапами. Почувствовал, как его острые ворсинки впиваются мне в кожу – их не могла сдержать даже плотная ткань цаниобы. Сглотнул. Тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Сердцебиение глухо отдавалось в висках.

Я смотрел на люстру. Скользил взглядом по стенам, потом опять взглянул на дверной проем.

– Стой… – прошептал я. – Стой!

В дверном проеме Громбакх отчаянно, но беззвучно махал рукой. Подзывал. Я никогда не видел его таким напуганным.

– Теор. – Я отвел светильник в сторону, чтобы лучше видеть творившееся снаружи.

Ответа не было. Теор молчал и все так же настойчиво шел вперед, увлекал меня в глубь ратуши. Громадный человекоподобный паук, привязавший к себе новую жертву и уносящий ее в логово, чтобы пожрать живым, обезумевшим от страха. Острыми, зубчатыми жвалами вырывать куски плоти и смотреть, как я исступленно кричу, как боль заливает меня целиком…

Гром не успокаивался. Беззвучно кричал, колотил кулаком по двери. Звал меня вернуться.

– Теор! Там Гром… Что-то случилось. Теор?

Никакого ответа. Только движение вперед.

Я резко остановился. Безумная мысль. Желание убедиться, что за моей спиной в самом деле стоит именно человек, а не паук. Чуть повернул голову, но вовремя остановился – краем глаза уловил быстрое движение в темноте.

Замер.

Посмотрел на парадные двери ратуши. Они теперь были закрыты.

Слюна стала тягучей. Неудобно сглатывать. В висках колет тяжелой пульсацией.

В тишине отдаленно послышался шепот:

– Умоляю, не делайте так. Не поворачивайте голову. Не верьте тому, что видите. Тут никого нет. Только мы и наши страхи.

– Прости.

Никаких пауков. Какая глупость… Меня удивила слабость и податливость собственного ума.

Веревка натянулась – Теор опять шел вперед. Пришлось заново подстраиваться под его шаг.

Я смотрел на запертые двери ратуши и думал об охотнике. Теперь понимал, что истерика Громбакха была лишь наваждением, сотканным из моих же страхов.

Ратуша, а точнее, то, что в ней обитало, хорошо эти страхи чувствовало, использовало. Оставалось надеяться, что сам охотник ничего подобного не увидел. А ему вполне могло представиться, как Теор превращается в гигантское насекомое, как я отчаянно зову на помощь. Выхватить топор и ринуться внутрь, спасать гибнущего друга… Тут бы даже Тенуин его не удержал.