Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

«Нужно тасовать мысли. Нельзя сосредотачиваться на одной из них».

Я опять посмотрел на стену. Трещины на ней сместились. Изменили изгиб, сползли к полу. Еще один страх.

«Я знаю, куда вы направляетесь. В Авендилле у вас нет друзей. Там нет его младшего брата» .

Сейчас все это казалось до боли очевидным. Но откуда все это знала Азгалика? И чего на самом деле добивался Теор? Не может человек так рисковать своей жизнью, окружить себя таким кольцом лжи и хитрости с единственной целью – протянуть руку к затерянным сокровищам мертвого книжника. Или может… Так ли хорошо я знаю людей, чтобы сомневаться в их алчности? И все же для простого рыскаря Теор слишком уж безропотно принял свою участь, когда мы оказались отравлены ядом и поставлены перед необходимостью за каких-то пять дней одолеть Пожирателя.

– До сих пор не верится, что Азгалика – жена Нитоса, – прошептал я.

– Пожалуйста, не надо ничего говорить.

– Прости…

Светильник подрагивал в руке, разбрасывал кругом красные пятна, а с ним подрагивал десяток теней.

Теней здесь было больше, чем предметов.

Душно. Густой неприятный воздух. Как в котловане Лаэрнора…

Я раскрыл рот. Стал глубже дышать. Вспомнил скульптуры на Торговой площади. Их разверстые от ужаса рты, в которых виднелись комья сухого дерна. Или не сухого… Почему-то сейчас казалось, что земля была влажной, болотистой. И чем больше я вглядывался в свои воспоминания, тем отчетливее видел грязь, перемешанную с тиной и торфяной слизью, видел копошащихся в ней червей. Черных, маленьких, покрытых множеством ворсинок. Они были во всех скульптурах на площади…

Почувствовал легкие прикосновения ворсинок к своему небу. Многоножки неспешно ползли по моим зубам, щекотали десны. Язык потяжелел. Слюна сгустилась липкой жижей, затекавшей мне в горло, обложившей легкие. Я боялся закрыть рот, уверенный, что сразу почувствую вкус земли и слизь раздавленных насекомых. От этого раскрывал рот еще шире – так, что уже сводило скулы. По губам вниз, к подбородку, тянулись раздвоенные хвостики чешуйниц. Надрывно колотилось сердце. В руках началась дрожь. Я сбился с шага, наступил на пятку Теору.

«В ратуше ничему и никому нельзя верить. Даже себе… В первую очередь себе» .

Я опять позволил страху одолеть меня. Осознав это, приободрился. Понял, что должен проявить волю. Простонав, сжал кулаки, захлопнул рот – так, что лязгнули зубы. Ничего. Поворочал языком. Всего лишь слюна. Обильная, холодная. Но больше ничего. На лбу выступила испарина. Выдохнув носом, я опять подстроился под шаг Теора.

Вдоль стен стояли тумбы. На них высились серые, затянутые паутиной фарнитные вазы. В ряд висели потемневшие картины в резных рамах. В них едва проглядывали укрытые пылью и копотью образы. Портреты улыбались, но их улыбки выглядели зловеще, давно превратились в тусклый оскал.

Из парадного зала мы вышли в коридор. Пространство сузилось. Хорошо. Так проще. Теперь по обе стороны были двери. Чуть приоткрытые. Черные щели, в которые едва бы удалось просунуть руку. Просунуть руку в черноту… Почувствовать, как упираешься в липкую жижу…

«Нет! Остановись. Ищи другую мысль… Думай о чем-то другом. Еще один страх».

Чем дальше мы шли по коридору, тем больше дверей я видел. Темный выход в зал отдалился. Двери… Я представил, что за ними до сих пор таятся жители Авендилла – те из них, кто не смог сбежать из города. Кто стал его вечным пленником.

«Они ждут, чтобы мы зашли поглубже, и тогда… тогда можно выйти из своих убежищ, окружить нас».

Подумав так, различил скрипы, будто двери действительно открылись. Испугался, что из комнат хлынет мрак, поглотит огонь в светильнике, и его пламя тут же начало подрагивать.

«Прекрати! Прекрати!»

Я вновь и вновь запрещал себе думать о своих страхах. Хотел зажмуриться, но вовремя вспомнил слова Теора: «Всегда смотрите прямо. Не закрывайте глаза. Даже моргать старайтесь реже» . Эта мысль породила новые страхи. Я стал думать, что ослепну, что мои веки покроют корки струпьев… От этого страха переметнулся к другому. Вновь посмотрел на двери. Увидел, что они заперты. Все до одной. Никаких щелей. Я чувствовал, как выматываюсь…

Теор остановился. Я почувствовал тепло его спины. Не оборачиваясь прошептал:

– Что там?

Неизвестность пугала. Хотелось обернуться, но я сдерживал себя.

– Ничего… Тупик. Раньше тут был проход.

– Раньше?! Ты не говорил, что мы ищем что-то конкретное.

Хотелось отбросить эти игры, сказать Теору, что я знаю о комнате Нитоса, однако правда сейчас могла его испугать.

– Нужно в соседний коридор. Может, там проход еще открыт.

– Проход куда?

– На обходную лестницу.

– Теор…

– Да?

– Ты знаешь, куда мы идем?

– Знаю.

– И…

– Доверьтесь мне. Просто доверьтесь. Мы уже близко. Не думайте об этом. Сомнения породят новые страхи.

– Тебя тоже преследуют страхи?

– Да. Тут и раньше так было, только все стало хуже, тяжелее… Ведите! Ваша очередь. Из коридора свернем налево, обогнем парадную лестницу, зайдем в соседний коридор. Ну же!

– Парадная лестница нас не устроит?

– Ведите. Не думайте. Умоляю, нельзя так медлить.

– Хорошо.

Я сделал шаг вперед, но тут услышал шорохи за спиной и остановился. Прислушался. Почувствовал, как Теор подталкивает меня, но отказывался идти. Слушал. Шорохи усиливались. Вскоре стало понятно, что это шипение. Змеиное. И оно приближалось.

– Что это?! – Я зашагал вперед, едва удерживаясь от того, чтобы побежать.

– Ничего, просто тупик. Не торопитесь. Идите спокойно.

– Но я слышу…

– Ничего. Просто тупик.

Теор монотонно повторял эти слова, но я отчетливо слышал, что шипение преследует нас. Усиливается. По стенам, по потолку. Оно уже было рядом, над нашими головами. Я зашагал быстрее. Веревка натянулась, сдавила живот. Теор сбился с шага, наступил мне на пятку, но все так же спокойно повторил:

– Не торопитесь. Тут ничего нет. Никаких змей.

– Тогда откуда ты знаешь, что я слышу именно змеиное шипение?

– Что?

Я раздраженно повторил вопрос.

– Я не говорил этого, – ответил Теор.

– Ты сказал, что там нет змей!

Раздражение крепло, хотелось вывернуться из веревки, сорвать цаниобу, сорвать все и бежать, бежать.

– Я не говорил этого. Я молчал.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я начал пальцами выглаживать мочку уха. Надавливать, оттягивать, привлекая свое внимание к легкой боли. Вскоре ощутил на пальцах кровь. Вздрогнул. «Яд… яд Азгалики начинает убивать». Забыв про светильник, дернул рукой – едва не опрокинул его. Крепче сжал латунное кольцо держателя. Подождал, пока успокоится огонек, и тогда посмотрел на пальцы. Ничего. Никакой крови. Я отвлекся и не сразу заметил, что шипение стихло. Вздохнув, прошептал: