Мари Бреннан - Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Путешествие на «Василиске» [litres]

– Поймать не один, а пару очень важно, – объяснил Сухайл. – Если держаться только за один, то на ходу вас будет мотать из стороны в сторону, и вы лишитесь всякой возможности править. А ухватившись за два, сможете держаться ровно – ну, более или менее.

Я не без оснований подозревала, что в моем случае ни о каком «более» не может быть и речи, и тем не менее совет был неплох. Как нам рассказывали, при помощи пары усиков опытные наездники могут даже направлять змея, куда пожелают – по крайней мере до некоторой степени.

– А нельзя ли нам взять кого-нибудь из этих опытных с собой? – спросила я.

Нашим наставником в сих материях был дюжий малый более двух метров ростом. Склонившись надо мной, он насмешливо хмыкнул.

– Вначале мужчина должен сам показать, чего стоит.

– Я не мужчина, – возразила я, но это его ничуть не смягчило: облегчать себе путь не позволялось никому, не исключая и нас с Сухайлом.

Провожать нас на подвиг вышла целая процессия. Вокруг собралась почти вся команда «Василиска», мой сын с Эбби и Хили-и с Лилуакаме, не считая огромной толпы туземцев. Островитянам очень хотелось посмотреть, как иноземцы покажут себя в противоборстве с драконами глубин. Вот почему, услышав бой барабанов и увидев в свете раннего утра новую процессию, направлявшуюся к нам, я поначалу решила, что и вождя привело сюда то же самое.

Но грозная мина на его лице свидетельствовала, что вождь явился отнюдь не ради потехи. Остановившись в некотором отдалении, Па-оаракики сказал (тут я обойдусь невероятно кратким изложением, ибо кеонгская риторика весьма витиевата):

– Я запрещаю.

– Отчего же? – в столь же витиеватых выражениях спросил Сухайл.

– Потому, что вы – иноземцы, – ответил вождь.

За этими словами последовала целая речь – что-то о недостаточном уважении к богам, хотя мы старательно следовали всем полученным загодя указаниям, включая молитвы и жертвоприношения морю в виде цветочных венков. Возможно, вождь догадывался, что душу мы в эти ритуалы не вкладывали. С въедливостью, достойной лучшего из стряпчих, Сухайл принялся допрашивать его, пытаясь добиться внятного объяснения, отчего нам нельзя проехаться на морском змее, но вскоре мне сделалось ясно, что никакого объяснения попросту нет – все дело лишь в произволе вождя.

Хотя, возможно, причина состояла в чем-то большем. Вождь то и дело испепелял взором тех, кто учил Сухайла искусству езды на змеях, что явно обещало им скорое возмездие. Может, причина в том, что они собрались вывезти нас с берегов Кеонги? Посещать другие острова мы не намеревались, однако сам выход в море тоже можно было счесть нарушением запрета. Вот только… у меня сложилось стойкое впечатление, что запрет этот был наложен, дабы помешать нам узнать что-либо о других островах и о том, что может на них находиться. Отчего же теперь под запретом оказались и морские змеи?

Уследить за нитью разговора настолько, чтобы начать строить догадки, я не могла: слишком уж он был быстр. Вместо этого я принялась наблюдать за окружающими. Лилуакаме из уважения к вождю приняла почтительную позу, но хмурый взгляд, устремленный в песок, свидетельствовал о том, что возражения его ей непонятны. Хили-и, напротив, взирала на меня со значением – вот только на что намекал ее взгляд?

Хили-и округлила глаза и подняла брови, словно бы ожидая от меня неких действий, но, видя мое непонимание, вздохнула и подняла взгляд к небу, очевидно, моля богов ниспослать ей терпения. До грубости откровенно смяв юбки, она ухватилась за собственный пах.

Считать Хили-и женщиной вошло у меня в привычку, поскольку именно за таковую я приняла ее с первого взгляда, а ширландский язык не слишком-то приспособлен для разговоров о тех, кто не относится ни к женскому, ни к мужскому роду. Сим жестом она напоминала мне о том, что она – ке-анакаи… и что подобным людям в кеонгском обществе отведена особая роль.

– Прошу прощения, – заговорила я, прерывая дискуссию.

Вождь воззрился на меня так, словно с ним вдруг заговорило самое нелюбимое из его весел.

О цветистой учтивости местной формальной речи мне нечего было и мечтать. Пришлось обходиться фразами, которые я была в состоянии связать без промедлений.

– Морские змеи – творение накаи, – сказала я. – Я же – ке-анакаи. Возможно, иноземцам и непозволительно пытаться оседлать их. Но ке-анакаи позволено многое из того, что не позволено остальным.

Будь я и вправду самым нелюбимым из весел вождя, он тут же сломал бы меня о планшир или вышвырнул в море. Однако я была человеком, и спор со мной создал бы для него кучу новых проблем. Пойдет ли он наперекор обычаям, касающимся ке-анакаи? Если так, Хили-и, стоявшая всего в паре шагов, была готова бросить ему вызов. Станет ли он отрицать мою принадлежность к оным? Лилуакаме, согласно всем кеонгским традициям – моя супруга, стояла еще ближе, свидетельствуя о том, что в глазах туземцев я к женщинам не отношусь. Верхушка местного общества связана великим множеством тапу, и вождь никак не мог позволить себе проявить неуважение к обычаям собственного народа.

В конце концов он указал на меня веером из пальмовых листьев и громко провозгласил:

– Ке-анакаи подвластны богам, как и все остальные. Так пусть же боги тебя и судят!

Судя по дальнейшим событиям, боги обладают весьма извращенным чувством юмора.

Гребцы вывели каноэ из бухты и взяли курс вдоль берега Кеонги, направляясь к подветренной стороне. Пресная вода из ручья, впадавшего в море близ деревни, проточила в кольце рифов брешь. Миновав полосу сильного прибоя, мы оказались в водах, глубокая синева коих свидетельствовала о резком увеличении глубины. Я пристально вглядывалась в волны, но ни одного змея вокруг не наблюдалось.

Однако островитян это нимало не смутило. Каноэ со мной и Сухайлом на борту в сопровождении еще двух лодок направилось к подходящему, по мнению гребцов, месту, а прочие остались в кольце рифов – их пассажирам предстояло наблюдать за нами из лагуны. Сощурившись, я едва смогла различить Тома, Эбби с Джейком и Лилуакаме с Хили-и. Сын ободряюще поднял вверх оба больших пальца, и я, несмотря на все тревоги, не смогла сдержать улыбки.

Но стоило только зазвучать барабанам – и от моей улыбки не осталось и следа. Кеонгские барабаны относительно невелики, и дно каноэ не слишком хорошо отзывалось на звук, но это отнюдь не мешало их рокоту казаться зловещим, неумолимым, как тиканье часов. Несмотря на утренний зной, меня охватила дрожь. Что до Сухайла – его лицо, как всегда, сияло лучезарной улыбкой, но в эту минуту мне впервые в жизни пришло в голову, что эта улыбка не только означает отсутствие страха, но и служит защитой, броней против него.