Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

Рыжих коней попадалось все больше и больше. Что-то смутное, далекое, тайное прокралось из глубин подсознания в настоящий момент, вынуждая меня чуть замедлить стремительное передвижение по лагерю врага. Замешкавшись на открытом пространстве, я был обнаружен.

— Урусут! — раздался истошный крик с другой стороны улицы, — Урусут!

Сонные монголы, разомлевшие в протопленных избах, ошарашенно выбегали на мороз, встречая свою смерть в блеске секир и мечей.

— Ура! — подбадривая друг друга заголосили «волчки» призывая на помощь «соколиков».

Я, минуя крупные стычки, рвался к избе, украшенной ненавистным знаменем, мечтая отомстить за отца и мать. Стоит ли говорить, насколько я был вне себя от ярости, прокладывая, прорубая дорогу среди мельтешащих тел.

Заговоренный накануне щит исправно выполнял свое магическое предназначение, уберегая от шальной стрелы. К чести обороняющихся нужно сказать, что, не смотря на первоначальную оплошность, «бешенные» Субудая быстро пришли в себя, организовав настоящее, достойное сопротивление неожиданной атаке отряда Коловрата.

Бой приобретал долгий и затяжной характер, вскипая буквально в каждом дворе, избе и тереме.

Свистнула у виска кривая, татарская сабля, слегка охлаждая мой наступательный пыл. Даже заговоренный, окованный кусок дерева был не в силах надлежаще обеспечить противодействие множеством опасностей боя во все сгущающихся рядах противника.

Только тут я наконец-то обратил внимание, насколько густо сплачиваются ряды ордынцев у стяга своего хана и что их чрезмерно много, для простой тысячи, расположившейся в деревне.

— Кху! Кху! Кху! — слышалось повсеместно, и с каждым выкриком спящие, пустые терема производили во тьму ночи из своих нетопленных чревов все новые и новые десятки монгольских бойцов.

«Засада! Провели!» — две панических мысли молнией пронеслись голове, но смертельную оплошность было не изгладить.

— Стой! Куда ты? — выручая меня, в бой вмешался Олег, отсекая сразу трех вражеских бойцов, кинувшихся мне на перехват. Рукав его полушубка был ал от крови, легкими струйками стекающей наземь, — убьёшься, Торопка!

Молча, не разговаривая ни с кем и не ободряя себя криком, ближайшего к себе монгола разрубил Мирослав, вливаясь в потасовку у избы важного военноначальника.

Разрозненные дракой «волчки», в боевом угаре, по прежнему наскакивали на сгустившийся строй иноземцев, и падали изрубленными у их ног. Стремительный, карающий набег на отряд монголов обращался в самую настоящую катастрофу для немногочисленного отряда Коловрата.

Закованные в латы, отборные, суровые воины, совершенно трезвые собирались у крыльца терема украшенного семихвостым знаменем, своими телами прикрывая отход грузного, припадающего на ногу одноглазого монгола, спешащего к необычной телеге, представляющей из себя единый, металлический короб с бойницами и узкой дверью, в которую с трудом протиснулся знаменитый полководец.

Немедленно створка запахнулась за спиной знатного монгола, и лязгнул засов.

— Субудай! — раздался в разгоряченном воздухе зычный голос Евпатия, узнавшего по приметам в убегающем хане крупного татарского воеводу — навались, славяне! Бей супостата!

Отвечая на призыв витязя, в строй вражеской пехоты, на всем скаку врубились наши «соколики», подоспевшие в горнило битвы.

Видимо и обычные дружинники начали прозревать, прикидывая соотношение сил. Атака происходила в полном молчании, что придавало действию какую-то сказочность, ирреальность и если бы не натужное ржание коней и звон булата, то можно было бы подумать, что я являлся невольным зрителем беззвучного морока.

Молодой, рослый и красивый монгол, неторопливо вышел из избы, легко поигрывая большим, искривленным ятаганом. Он ликующе улыбнулся, медленно оглядывая жаркую сечу с крыльца.

— Урянгутай! Урянгутай! — приветствовали юношу суровые нукеры «бешенных», приветствуя его доблесть и силу.

Я оторопел. Вновь капризная судьба нос к носу столкнула меня с первоисточником всех бед. Не смотря на то, что до молодого татарского воина было рукой подать, преодолеть разделявшие нас несколько десятков шагов было практически невозможно из-за обилия личных телохранителей юного хана.

Увернувшись от нескольких стрел, я был вынужден схватиться с ближайшими противниками, в то врем, как знатный монгол, отзеркаливая мои действия, врубился в ряды Русичей, сея вокруг смерть и разорение. Я лично видел, как легко он, медвежьей хваткой ухватившись за грудь коня, свалил его на землю, прервав жизнь всадника легким взмахом вооруженной руки.

Но не только Урянгутай вызвал мое беспокойство. У телеги Субудая бездвижно, молча наблюдал за происходящим высокий и очень худой, абсолютно безволосый человек, облачённый в медвежью шкуру на голое тело, небрежно опирающийся на длинный, узловатый посох скорее по привычке, чем по необходимости.

По тому, как была наклонена его голова в сторону окованной телеги, становилось ясно, что неизвестная и очень опасная личность, судя по разгорающемуся свечению души, получает особые распоряжения из уст собственного военачальника.

Почтительно выслушав указания до конца, человек в шкуре низко поклонился своему невидимому владыке и обернувшись в сторону битвы, о чем-то яростно зашептал, превратив и без того узкие глаза, в тонкие, злобные прорези, блистающие алым огнем.

Я не преувеличиваю. Впервые видел, чтобы внутренний огонь ярости души, искажал тело, наделяя очи потусторонни свечением.

Взмах обнаженной руки, крепко сжимающей посох и сквозь гортанный выкрик злая, невиданная сила вошла в наш мир, срывая добрый десяток всадников с седел.

Вражеский шаман не щадил никого — ни своих ни чужих, в алых раскатах сминая копошащуюся массу бойцов, как ребенок сминал бы ради забавы десятки муравьев, тщетно пытающихся оборониться против неизведанной опасности. Ореол смерти окружал эту грозную фигуру, перемалывая ход боя в сторону противника.

Ратибор встал на пути урагана силы, обернутый в сияющую сферу льющегося сверху свечения. Кресты на его схиме горели белоснежным пламенем звезд, наполняя замершее в молитве тело монаха магической силой. Ярко-алыми сполохами, обрамляя сферу в ореол адского пламени, бессильно разбивались о защиту монаха порывы атакующего язычника.

Подобные чудеса заставили расколоться и замереть враждующие стороны, оторвавшиеся друг от друга. Не подготовленные к такому явлению простые воины с двух сторон пятились назад, позабыв о сече, стараясь как можно далее отдалиться от грозного противостояния ведающих людей.

Не пребывал в замешательстве лишь Урянгутай, зорко выделивший мою неподвижность, на фоне отступающего строя. Не сомневаясь в принятом решении ни секунду, он кинулся в атаку, подхватив мимоходом, оброненный в суматохе щит. Не желая бросать своего молодого предводителя в беде, вместе с ним в сечу кинулись несколько рослых нукеров, изготовив окровавленные сабли для новой пляски.