Гай Орловский - Ангел с черным мечом [litres]

– В жизни, – пояснил он, – приходится делать много такого, чего не следует делать. Номер запомнил?

– Конечно.

– Тогда карточка не нужна.

Он подбросил ее вверх, Михаил даже не успел увидеть, как она исчезла, просто не стало, и все.

– А что у тебя? – спросил он.

– Сегодня, – ответил Азазель кратко. – Через пару часов.

– Здесь, в Москве?

Азазель покачал головой:

– Не-е-ет, настоящие тайные общества, я говорю о чтущих древние традиции, по старинке укрываются в горах. Подальше от сел и городов. Главное, от суетливых людишек. И, конечно, не в Уральских. Есть места, ты не поверишь, где не бывает зимы.

– Да ну? – ответил Михаил. – Вот уж не знал, скажите пожалуйста!.. Идем вчетвером?

Азазель кивнул:

– Понимаю, тебе страшно, но армии у нас нет.

– Иди ты в ад, – сказал Михаил с досадой. – Может, Обизат оставим? Все-таки девочка.

– Забыл, как эта девочка дралась? – напомнил Азазель. – Так что не надо сю-сю и ням-ням. Она так сюсюкнет, что все зубы вылетят вместе с челюстью! Не забывай о равноправии, иначе и я не смогу тебя спасти, если тебя обвинят в гендерном неравенстве. Теперь это почти так же серьезно, как государственная измена и работа на Госдеп!

Михаил ошарашенно приумолк, стараясь понять, где у Азазеля заканчивается серьеза и начинается зубоскальство.

В гостиной умолк грохот взрывов, с той стороны хлынула модная музыка. Михаил повернулся, в дверном проходе появилась блестящеглазая Обизат с раскрасневшимися щеками, почти такими же яркими, как и ее короткие волосы.

Азазель кивнул ей на кресло, она села с самым благовоспитанным видом, где-то подсмотрела, глаза все еще блестят восторгом.

– Уже скоро?

Азазель спросил поощрительно:

– Не терпится?

Она кивнула в сторону окна, там непроглядная ночь, снизу пробивается слабый свет от фонарей, а в тусклом небе едва видны редкие звезды.

– Вот так ночью?

Азазель усмехнулся:

– Это у нас ночь, а там сейчас рассветает. Да, вот такой мир сотворил Всевышний, у него спрашивайте. Или у астрономов, они все знают… Конечно, как печь пирожки у них не спрашивай! Они знают не все.

Сбитая с толку, Обизат посмотрела на Михаила.

– Он так шутит?

– Нет, – ответил Михаил, – на этот раз почему-то говорит правду. Но с какой целью?

Она умолкла в полном смятении. Азазель сказал с отвращением:

– Ну вот, опять обидел… Художника может вот так каждый. Зачем поэту цель?.. Любое произведение искусства бесцельно, шоб ты знал!.. Искусство от души, а разве душа умная? Она и так прекрасная, как вон Обизат!

Обизат не поняла, похвалил ее Азазель или обидел, но на всякий случай надулась.

Михаил сказал с издевкой:

– А не ты говорил, что Господь, создавая мир, проявил Себя как величайший поэт? И вселенная – гениальнейшая поэма?

– Так то Всевышний, – отпарировал Азазель с такой легкостью, словно и ждал от Михаила такой предельной умности. – Исключение подтверждает правило! Он творил не вселенную, а человека, а вся вселенная – только сеттинг, подготовка локаций. По мне человек – это идея Бога, что передается от отца к сыну и дальше, чтобы кто-то в конце концов осуществил Самое Главное.

– Что? – спросил Михаил.

Азазель посмотрел на него с ласковой насмешкой.

– Может быть, мы и есть те, кто совершит?.. Биан, ты там жив перед зомбоящиком? А то нам и налить некому!

Михаил пробормотал с укором:

– Возвышенная идея Бога и сразу это грубое «Наливай!»… Нехорошо.

– Мы же люди, – напомнил Азазель. – А у людей даже нежность через жопу.

Обизат насторожилась.

– Нежность? Азазель, а как…

Михаил поспешно прервал:

– Малышка, у него все на иносказаниях, а ты слишком чиста, чтобы слушать его чудовищные умности.

– А он разве…

– Умный, – договорил за нее Михаил, – но грубый. И хитрый. И всегда старается обидеть. Это потому, что его в детстве здорово обидели.

– Никто меня не обижал, – возразил Азазель. – Просто я сам здорово лоханулся. Это теперь я других лохаю. Надо же получать от жизни удовольствие?

Бианакит наконец появился из гостиной, вид малость очумелый, потряс головой.

– Весело здесь живут… Уже вижу, понял, но все еще не могу поверить… Здесь что, в самом деле войны никогда не кончаются?

– Здорово, да? – сказал Азазель. – Потому люди так быстро и развиваются. Дураки гибнут в войнах, а умные да хитрые брюхатят их жен, повышая общий уровень интеллектуальности популяции.

Бианакит в самом деле разлил шампанское по вдруг появившимся бокалам.

– Готово… Значит, отложим до завтра?

Михаил машинально взял бокал, но неожиданно даже для себя метнул его в стену.

– Хватит пить! Ты же сказал…

Бокал разлетелся мелкими осколками. Обизат мгновение смотрела вытаращенными глазами, но опомнилась и метнулась в сторону прихожей.

– Сейчас принесу веник!

Бианакит вскочил:

– Какой веник? Пойдем покажу, где прячется пылесос.

Он быстро вышел, Азазель сказал со спокойной иронией:

– Ого, как в тебе силен Кезим…

Он повел рукой, осколки на полу задвигались, стянулись в кучу, через мгновение красиво собрались в бокал, а тот, поднявшись в воздух, по элегантной дуге перелетел в подставленную ладонь Азазеля.

Михаил проговорил с трудом:

– Прости. Сам не знаю, что на меня нашло. Ты же сказал, через пару часов?

Азазель полюбовался на изделие без единой трещинки и с легким стуком опустил на стол, еще раз полюбовался, как свет ярких ламп переламывается на выпуклых боках.

– Ничего, – ответил он. – Я думал, это случится раньше.

– Думаешь, Кезим? – проговорил Михаил пристыженно.

– Отмазка, – пояснил Азазель. – На случай, если стыдишься признаться, что распустился. Вообще-то нужно держать себя в руках всегда. Кезим в тебе или не Кезим, а мужчина обязан владеть собой. И никогда не срывать злость ни на друзьях, ни на женщинах и детях, и даже на собаках нельзя. На кошках можно.

Обизат вбежала с веником в руках.

– А где…

Азазель царственно отмахнулся.

– Бианакит вытаскивает из кладовки пылесос. Вообще-то он сам выкарабкивается, но застенчивый, без команды не решается… Биан, пусть здесь Сири остается на хозяйстве, а нам в самом деле пора. Рюкзаки собрали? Встаньте в круг, обнимите друг друга покрепче, будто в самом деле как бы дружба, а не мечтаете поубивать один другого.

Михаил ощутил, как тяжелая ладонь падшего ангела ударилась о его плечо, а пальцы сжали с нежностью железных клещей. С другой стороны пискнула Обизат, сдавленная между ним и Бианакитом.

Тут же на миг охватило ощущение первозданной легкости, словно он опять бестелесный ангел, затем жесткий удар подошвами о землю, как напоминание, что они в реальном мире и сами есть тяжелая и неуклюжая плоть.