Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

На следующий день, на допрос вызвали Хромова.

— Значит так танкист, как ты воевал меня не волнует. Жить хочешь?

— Хочу, товарищ майор, ещё как хочу.

— Семья есть?

— Есть, а как же. Жена и две дочки, десяти и пятнадцати лет.

Хромов ждал подвоха от добродушного майора, хотя был согласен на любую подлость, лишь бы выжить. Он давно для себя решил до войны, когда выслуживался перед начальством на заводе. Рвался в бригадиры, в комсомол, и не жалел своих товарищей. Шёл по костям, плевал на мораль, совесть. И если кто-то в цеху опаздывал, либо болтал лишнего, выказывал недовольство Советской властью — через пять минут на болтуна уже была написана анонимка. Начальник цеха знал настоящее имя анонима, и поощрял своего лучшего помощника в борьбе за чистку рабочих рядов, будущих строителей коммунизма от бездельников и тунеядцев. Понимая, что лучше выгнать за аморальное поведение слесаря, чем самому оказаться в районе Воркуты, на шахтах. Время было трудное, НКВД сбивалось с ног в поисках шпионов, врагов Советской власти, и кровавый тридцать седьмой остался огромным, жирным пятном на Красном знамени социализма. Боялись все, и почти в каждой семье стоял чемодан с тёплыми вещами, в прихожей, на всякий пожарный случай.

То, что предлагал майор Николаю, выглядело для военного времени вполне целесообразным решением вопроса. Майору не нужен был дерзкий, и строптивый Песков. Начальство сверху давило, и каждый день в кабинете майора раздавались звонки с угрозами. Предательство близкого товарища по оружию должно выглядеть правдоподобно. Чтобы комар носа не подточил, думал майор. Не ожидая столь быстрого согласия от своего подопечного, майор налил стопку водки, и нарезал деревенского сала с кровяной колбасой.

Хромов выпил, и уплетал сало и колбасу за милую душу, да так, что «за ушами трещало». Улыбался, шутил и уверял майора, что всё сделает, как нужно.

На следующий день, ближе к вечеру, Николай, пока Песков спал, сбивая ногти в кровь, ковырял ложкой стену. Вытащил с пяток кирпичей, окно, и решётку. И убеждал капитана бежать.

— Капитан, завтра нас к стенке поставят, — так сказал майор. — Суда не будет, не надейся. Я жить хочу, уходим, уходим. Война закончится — придём с повинной. Да и что мы такого совершили, чтобы нас убивать?

Хромов уже выглядывал наружу, и щёлкал от удовольствия языком.

— Двор пустой, охраны нет. Через сто метров улица и мы на свободе.

Песков долго не решался, и смотрел на открытое окно глазами полными тоски. Понимая, что поступает неправильно, всё-таки решился бежать. Умирать не хотелось и, пересиливая себя, он встал на стол и выглянул наружу.

— Там даже воздух другой. Сладкий, пьянящий.

Николай уже выталкивал капитана наружу, когда дверь в камеру открылась, и пятеро солдат с автоматами, во главе с майором, глазели шальными глазищами на попытку побега заключёнными.

Хромов бросил Пескова, и прижался спиной к стене. Капитан застрял в проёме. Из-за поломанных рёбер кричал, ругался, болтал ногами и звал на помощь напарника.

— Вытащите его, — приказал солдатам майор.

Когда Песков оказался внутри он понял, что всё это было подстроено, и предал его близкий товарищ. Он хотел было наброситься на Хромова, но тот спрятался за спину майора и не выглядывал.

— Не ожидал, капитан, что бежать надумаешь. Не ожидал. Я хотел тебя отпустить, вернуть в часть, на фронт. Документы оказались весьма ценными, в штабе хотели тебя наградить, отпуск дать на десять дней, и на тебе. Не думал, что ты настолько глупый человек.

— Ах, ты сука, майор, твоих рук дело.

Последнее слово утонуло в грохоте выстрелов. Майор успел нажать на курок, прежде чем Песков дотянулся пальцами к его мясистой шее.

— Убит при попытке к бегству. Нет человека — нет проблемы, как говорит товарищ Сталин.

Майор вытер руки об гимнастёрку Николая, схватил за его воротник и швырнул как котёнка к стене. Тот ехидно улыбался, чтобы доказать свою преданность органам, ударил бездыханное тело капитана ногой и плюнул.

— Не жалко? Вместе немцев били. Из одной тарелки щи хлебали.

— Не жалко. Сволочь он, хотел к немцам уйти, Родину предать. И меня подбивал.

Майор одобрительно закивал, и вытер капли пота со лба.

— Оставьте нас, — приказал он солдатам. — Ты молодец, танкист, всё сделал как нужно. Это правильно.

— Рад стараться, товарищ майор. Теперь отпустите меня?

Майор молчал, и ухмылялся.

— Вы же обещали, товарищ майор. Как же так…

И он покосился на остывающий труп капитана, с трудом переваривая реальность, которая ему уготована. Майор перехитрил танкиста, и упивался устроенным им же самим спектаклем.

— Дурак ты! Думал, оставлю тебя в живых? Твой поступок, следствие неправильного выбора в жизни. Не сейчас, раньше. Как с такими, как ты одержать победу? Предателей никто не любит. Ни я, ни товарищ Сталин. И даже Гитлер презирает моральных уродов. И знаешь, что тебя ждёт?

Майор вытащил пистолет, и направил на Николая.

— Не убивайте, я Вам пригожусь, товарищ майор. Детьми клянусь…

Он упал на колени и бросился целовать сапоги майору. Тот с отвращением оттолкнул танкиста и выстрелил.

— Сдохни, мразь.

На звук в камеру ворвались солдаты, и таращились в начале на майора, после на ещё не остывшие трупы.

— Уберите их. Мерзавцы и один, и второй.

— Что написать в журнале? — товарищ майор, задал вопрос худощавый младший лейтенант.

— Лейтенант, закрой рот, открой глаза. И что ты видишь? Разобрана решётка, капитана Пескова вытащили из оконного проёма. Хромов помогал и участвовал в подготовке к побегу. Война, лейтенант, война третий год. Продолжать? Где вас только берут, бестолковых.

— Попытка к бегству?

— Ну, наконец-то, наконец-то, хоть одно умное слово.

— Устал я, столько работы днём, сил нет. Поеду отдыхать. Машина готова?

— Так точно, товарищ майор, — ответил широкоплечий сержант, личный водитель Сазонова.

— Поехали, дорогой, поехали. Тут и без нас управятся.

— Долго тебя не было, — сказал Михо, с недовольством скривившись.

Он сидел на прежнем месте, там, где я его оставил. Как будто боялся сделать шаг вправо или влево.

— Скажи спасибо, что вернулся, — ответил я, и осмотрелся.

— Пожрать не додумался взять? Уже кишки сводит от голода.

— У меня в бараке нет ничего, кроме хлеба и тот пайковой. Я не блатной, шнырей собственных не имею, общаком не распоряжаюсь. Это ты с «Жилой» на пару живёте, как вареники в сметане. Мужички палец сосут, и с голоду пухнут. Я, кстати, уже и в СИЗО успел побывать. И там хлеба с чаем перехватил. Держи.

И я протянул Михо пачку сигарет, которую мне дал Ткачёв.

— На «яме» был? Когда успел? Сколько суток? С тобой, Дёмыч, не соскучишься, такое выдаёшь, хоть стой, хоть падай.