Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

— Ага, выдаю.

Я не обращал внимание на колкости Михо, и смотрел, как нам выйти к деревне. Время перевалило за полночь и воцарилась тишина.

— Надо идти. Хорош курить. Времени у нас не так много.

— Получил задание от краснопёрых?

— Михо, языком молоть, не мешки ворочать. Понимаешь? Выжить хочешь, или может сразу тебя отправить обратно? Стрельцов уже с ног сбился, ищет тебя. Всю зону на уши поставил. Так как?

— Дёма, не кипишуй, я согласен помогать.

Тон «Михо» смягчился, он поднялся и отряхнулся.

— Что делать нужно?

— Другой разговор. Пока ничего. Идём в деревню, нам нужно где-то пересидеть. Может, приютит кто. Значит легенда у нас с тобой одна. Часть разбили, и мы пробиваемся к своим. Никаких лишних вопросов, уяснил? Смотри, если к своим попадём — могут принять за лазутчиков, шпионов и к стенке.

— Какие мы шпионы? У тебя, Дёмыч, на лбу написано — русский.

— Идём, и смотри под ноги. И наши, и немцы могли растяжки поставить с гранатами. Усёк?

— Тогда, Дёма ты первый, я за тобой. Парень ты смекалистый, не то, что я. Оружие брать будем?

— Знаешь, лучше не надо. Давай оставим здесь, спрячем.

— Значит, будем беззащитными?

— Успокойся, драться умеешь? Значит, не пропадёшь.

Пробираясь сквозь кустарники, и царапая руки и лицо, мы медленно подошли к деревне и залегли в кустах. Несколько домов были разбиты, в одном, самом дальнем, Михо увидел свет в окне и из трубы поднимался лёгкий дымок.

— Вижу, не слепой, давай пробираться.

Только мы перелезли через забор, как на нас набросилась собака, и схватила Михо за ногу. Тот вскрикнул, и несколько раз пнул ногой пса. Взвизгивая и понимая, что не справится с двумя людьми, собака юркнула в будку и больше не высовывалась.

— Так бы сразу, а то набросилась на порядочных людей. Что мы, воры, домушники, чтобы хватать и рвать брюки.

Пёс жалобно скулил, как бы извиняясь, и Михо на всякий случай пригрозил тому кулаком.

Заглядывая в окно, я никого не увидел, и тихонько постучал по стеклу. Прислушиваясь и вздрагивая от лая собак из соседних дворов, постучал сильнее.

— Бесполезно. Стучи, не стучи, «жмурик» внутри. Висит, болтается.

— Какой «жмурик»? Ты можешь по-русски говорить, не по фене.

— Сам глянь, командир. На верёвке девка висит. Одна-одинёшенька.

Я подошёл к углу дома, и заглянул. Михо был прав.

— Давай, не зевай, Михо, надо открыть дверь. Может, успеем спасти. Бедная женщина.

— А оно нам надо? Какая-то дура решила свести счёты с жизнью, а я должен спасать? Не-а, командир, я не из спасателей Малибу. Не наше это дело.

— Ну и сволочь ты, сын гор. Зря беспокоился о тебе. Боялся здесь одного оставить, переживал.

Махнув рукой на грузина, я подскочил к двери и надавил плечом. Доски затрещали, но дверь не поддалась.

— Внутри засов крепкий. Давай через окно.

К Михо вернулось чувство сострадания, и он уже поддевал палкой раму. Хотел сломать и кое-как вытащить.

Я успел в последний момент подхватить раму, когда та падала на землю и, тужась поставить в сторону. Тяжёлая. Умели раньше делать окна, не жалели дерева. Оказавшись внутри, я внимательно посмотрел на труп. Совсем молодая женщина. Что её заставило это сделать? А может не сама? И помог кто-то?

— Живая ещё, командир. Ищи нож, верёвку нужно срезать. Пол мокрый, лужа. Моча.

Михо зажмурился и скривился.

Не помня себя от радости, я рванул в поисках ножа. В сенях нашлась только коса, ножа не видно было. Михо увидел меня, и чуть не упал с табуретки.

— Командир, ты бы ещё грабли принёс. Сама полезла в петлю. Дура.

— Откуда знаешь?

Я поднял косу, и принялся резать верёвку. Михо стоя на табурете и держал женщину, боялся свалиться. Колени у него дрожали.

— Подсоби, Дёма, подсоби, вот-вот упаду.

Бросая на пол косу, я обхватил его за живот, и услышал, как рвётся верёвка. Хорошо подрезал, и она с треском лопнула. Ножки у табуретки подкосились, и если бы не моя поддержка, Михо свалился бы вместе с женщиной. Осторожно опуская на пол, Михо внимательно осматривал лицо и прикладывал ухо к груди.

— Дышит, дышит…

Радостный возглас грузина давал слабую надежду на спасение.

— Тряпку давай, мокрую, надо лицо ей и губы вытереть.

— Зачем?

— Сам глянь, слизь течёт из носа и на губах. Может, сам сделаешь искусственное дыхание?

Схватив ведро и кусок тряпки, я уселся возле грузина и наблюдал. Тот смочил слегка одутловатое лицо, нос, губы, уши. На шее жертвы зияло сине-багровое кольцо.

— Сколько она висит?

— Около часа, я так думаю. Задержись мы на полчаса, не смогли бы помочь. Давай ложку. Надо язык вытащить, успела заглотить.

— Откуда ты всё знаешь, Михо?

— Эх, командир, за годы отсидки и не такому научишься. Бывало всякое. И висельники, и самоубийцы, и огнестрельные раны приходилось зашивать. Не один бунт пришлось пережить. А это похлеще войны. Не нравится мне, что зрачки у неё широкие. Красивая баба, глянь только.

Михо оскалился и принялся делать искусственное дыхание. Женщина не шевелилась.

— Может, на кровать её переложим?

— Не надо, лучше принеси что-то под голову подложить.

Я взял подушку и бросил Михо. Тот продолжал процесс реанимации. В углу висела икона, я посмотрел на образ и взмолился о помощи. Наклоняя голову, прислонился лбом к иконе, и просил Бога вернуть женщину к жизни. Старания Михо были тщетными. Он вытер со лба пот и потёр виски.

— Сейчас, пару минут отдохну, и снова за дело. Жаль, если опоздали.

— Может, помог кто-то?

— Кто, командир? О чём ты.

— Повесить помог, сам ушёл.

— Эх ты, командир. Дверь изнутри закрыта на засов. Раз. Второе, в доме порядок и не видно следов грабежа или насилия. Когда мы влезли в дом, только табуретка валялась. Остальное всё было в целости и сохранности. Это три.

— С чего ты взял, что она недавно повесилась?

— На конечностях нет трупных пятен. И след от верёвки совсем свежий. Узел женский, слабый. Мог развязаться в любой момент. По всему видно, что она сама решила уйти из жизни.

Он тяжело вздохнул и снова принялся за дело.

— Давай, милая, давай. Ты должна жить, детей рожать, а не в земле сырой лежать.

Михо не выдержал и принялся хлестать женщину по щекам.

— Господи, помоги мне, верни к жизни, — причитал он. — Обещаю исправиться, жениться, завести семью. Клянусь.

Я стоял сзади и понимал, что шансов нет, ни одного. На душе было гадко и противно. Не вовремя мы здесь оказались. Это не наша жизнь, чужие люди, события. Какое мы имеем право лезть туда, куда всем смертным закрыта дорога?

— Брось Михо, ты сделал всё, что мог. Она — не жилец. Надо будет похоронить.

Грузин насупился и молчал, в глазах у него блестели слёзы.

— Пошли.

— Куда?

— Искать лопаты, в сарай. И брось называть меня командир. Я такой же, как и ты заключённый.