Дэйв Хатчинсон - Осень Европы [litres]

– Большинство Курьеров на протяжении всей карьеры занимаются доставкой почты, – продолжал Брэдли. Он сдался и смочил губы бренди. – Просто переносят посылки Отсюда – Сюда. Никакой опасности. Ничего незаконного, прямо скажем. Даже, по большей части, никакого дискомфорта.

– Если только ты не Дорогой Старина Лео, – сказал Руди. На миг Брэдли покинуло все его дружелюбие, это было поразительное зрелище. На долю секунды он показался лет на десять старше. – Можно выпить?

Брэдли потянулся к графину и передал его. Руди встал, налил себе бренди, потом подошел со стаканом к окну и выглянул из-за тюлевых занавесок на улицу.

– Централь – аполитичная организация, – сказал Брэдли. – Только так она может существовать. У нас нет союзников, нет любимчиков. Если она угрожает правительствам или национальной безопасности, то угрожает всем в равной степени. В этом вся суть. Строго говоря, мы закон не нарушаем.

– А, – сказал Руди улице. – Закон. Очень серая область, Брэдли, везде его понимают по-своему.

Брэдли сел в кресло, которое только что освободил Руди. Посмотрел в огонь, задумавшись.

– То, что случилось, с Лео, – сказал он, – никак не затрагивает Централь. Мы называем себя Курьерами потому, что мы действительно всего лишь курьеры. Идеальные почтальоны. Иногда мы помогаем переместить человека из одного места в другое. То, что случилось с Лео, – неуклюжее предупреждение.

– Неуклюжее, но исключительно эффективное, – сказал Руди. – Особенно для Лео.

Брэдли вздохнул тяжело, душераздирающе, в этот раз отказываясь поддаваться на провокацию.

– Какой Ситуацией должны были заняться мы с Лео? – спросил Руди. Брэдли покачал головой.

– Она уже не актуальна, старик.

– Значит, у тебя нет причин ее от меня скрывать.

Англичанин как будто задумался. Сделал еще глоток бренди. Снова покачал головой.

– Прости.

– Это был скачок? Все согласно плану? Отход как по писаному? – он залпом осушил стакан. – Иди в задницу, Брэдли, говори уже, за что Лео отрубили башку!

Брэдли оставался в кресле, совершенно спокойный и невозмутимый.

– Прошу, не кричи, друг мой. Потревожишь мадам.

Руди фыркнул и снова отвернулся к окну.

– То, что случилось с Лео, не имело никакого отношения к Ситуации, которую вы должны были разрешить, – сказал Брэдли. Он снова замолчал, задумавшись. – В октябре в Гамбурге произошел инцидент. Централь и немецкая контрразведка попытались в одно и то же время занять одно и то же место. – Он сделал глоток. – Несколько их офицеров погибли.

Руди обернулся и посмотрел на него.

– Прошу прощения?

Брэдли как будто ушел в свои мысли.

– Это была не Ситуация. Стрингер поддерживала легенду, выполняла задание. Не знаю, что пошло не так, – он покачал головой. – Неудачное дело. Очень непрофессионально.

– Непрофессионально, – отрешенно повторил Руди: его воображение отказывалось рисовать сценарий, при котором рутинная поддержка фальшивой личности могла привести к нескольким смертям. – Господи боже, Брэдли.

Брэдли пожал плечами.

– Немецкая контрразведка, разумеется, принимает такие вещи близко к сердцу. Они никогда не были рады тому, что мы работаем на их территории. Похоже, Лео был посланием.

– Могли бы написать имейл.

Брэдли грустно хмыкнул.

– Что ж, полагаю, они решили, что имейл эмоционально окажется недостаточно веским.

Руди отошел от окна, опрокинул в рот стакан и сел в другое кресло.

– Централь что-нибудь сделает в ответ?

Брэдли задумался.

– Возможно, предпримет попытку переговоров. Не могу сказать. Возможно, мы придем к какой-то договоренности.

– Ты только что сказал – «переговоры»?

– Ты должен осознать, что Централь ни с кем не будет сражаться, – сказал Брэдли. – Суть нашей работы не в этом. Более мудрые люди, чем мы, решили начать с ними диалог.

Руди закрыл глаза.

– Альтернатива – мы убьем одного из их офицеров в качестве возмездия за Лео. А они убьют еще одного Курьера. И так далее и тому подобное.

– Боже мой, – пробормотал Руди.

– Возьми отпуск, – продолжал Брэдли. – Ты заслужил отдых. Побег в Потсдаме – настоящая классика, ты будешь вознагражден по заслугам.

– За два дня у меня запоролись две Ситуации, Брэдли, – напомнил Руди. Брэдли покачал головой.

– В Потсдаме ты ничего не мог поделать. Твоя Посылка хотела сама выйти за колючку; за исключением вторжения в Новый Потсдам, ты никак не мог помочь.

Руди потер глаза.

– Ты сделал очень важную вещь, – сказал Брэдли. – Если бы ты не был на высоте, чемодан оказался бы сейчас в руках сил безопасности Нового Потсдама или городского совета Старого Потсдама, а не отправился по назначению. В Потсдаме ты повел себя совершенно профессионально, и лично я тобой горжусь.

«Пошел ты», – подумал Руди.

– А Ситуацией в Берлине в силу обстоятельств ты не владел.

Руди покачал головой.

– Отойди ненадолго от дел, – сказал Брэдли. – Отдохни.

– Просто оставь номера для связи, ладно?

Брэдли засиял:

– Обязательно.

– Это такой окольный способ сообщить, что меня тоже ищут немцы?

Брэдли очень по-галльски пожал плечами.

– Береженого Бог бережет, старина.

– А Лео?

Улыбка поблекла, пока совсем не исчезла. Он вздохнул.

– Ты ничего не мог сделать. Ты не виноват. Не думай о Лео. Лео, к моему вечному стыду, только на моей совести.

Давным-давно больше всего на свете он хотел только одного – стать шефом.

Он даже помнил день, когда пустила корни эта одержимость. Это был его восьмой день рождения – когда отец наконец уступил и установил спутниковую тарелку. А значит, через два года после того, как от них ушла мать, в ужасе от решения отца снова перевезти семью, чтобы стать рейнджером в рахвуспарке Лахемаа.

Отец Руди учился на архитектора, но, насколько Руди знал, по специальности никогда не трудился. Зато сменил множество мест, которые не подходили ему ни по образованию, ни по темпераменту. Работал в таллинских доках. Охранником на железной дороге. Переучился на авиадиспетчера. Жил в сквотах и колониях анархистов. Даже, говорили родственники, недолго побыл политиком; Руди мог легко проверить семейную легенду, но так и не удосужился этого сделать. Правда или неправда – какая разница?

По семейной хронологии отец Руди познакомился с его матерью, когда водил автобус в Таллине. Иногда, когда он напивался, старик рассказывал двум сыновьям о молодой красавице, которая ждала каждое утро на остановке «Пронски» в Нарва-маантэе, возвращаясь домой после смены в Hotell Viru, как она засыпала на сиденье, как потертое пальто скрывало ее форму горничной. Когда он напивался вдрызг, что случалось все чаще по мере того, как росли Руди с братом, он пускался в лирические воспоминания о ее волосах – длинных, красивых, цвета полированного красного дерева, о ее коже – цвета молока и без единого изъяна, о ее глазах – лишь слегка скошенных по краям, выдававших лопарские гены в ее роду, привнесенные когда-то давным-давно. Ни Руди, ни его брат не припоминали никакой выдающейся красоты, хотя однажды нашли у задней стенки отцовского шкафа стопку фотографий низкорослой молодой женщины, старомодно одетой, с темными волосами; судя по выражению лица, она была чем-то недовольна. Они пришли к выводу, что это наверняка какая-то старая подружка отца.