Гай Орловский - Ричард Длинные Руки. Удар в спину

– На моем участке все в порядке. Но слышу все чаще, что здешним лордам служат демоны, и не понимаю, почему мы ничего не делаем. Не пора ли каленым железом выжечь…

Я приподнял ладонь, он послушно умолк.

– Все во вселенной, – заявил я властно, – совершается по воле Господа. Все!.. И не надо стараться быть умнее нашего Создателя, хотя это важно. Если Господь создал демонов, а Он, повторяю, создал все, то у Него какая-то задумка на их счет была и есть. В данном случае демоны служат нам, а это значит, поступаем согласно замыслам Творца!.. Во славу Господа!

За столом откликнулись нестройными голосами:

– Во славу…

– Во имя…

– Он с нами…

Я демонстративно перекрестился, это уже привычный жест, но взглянул на помрачневшего графа и добавил внушительно:

– Но это не значит, что с демонами не разберемся! Вообще-то это дело инквизиции во главе с отцом Дитрихом, который скоро прибудет, ждем с нетерпением, но мы и так понимаем, что мир демонов чужд нашей рыцарской культуре и гуманизму!.. И граф Келляве прав, мы со временем выжжем каленым железом проявление демонизма в быту и культурной жизни общества… Сэр Норберт, кстати, сколько проходит времени между нашим вопросом и ответом от заговорщиков?

Он ответил с некоторым недоумением:

– Двое суток. Это важно?

– Меньше, чем за двое, – уточнил я, – ни разу не было?..

– Ни разу, – ответил он. – Даже немного больше.

Альбрехт коротко усмехнулся, единственный, кто за столом уже понял.

– Скорее всего, – сказал я, – они достаточно далеко от столицы. Проверьте, куда багеры идут около суток. В этом радиусе и будем искать особенно прилежно. Всем спасибо, все свободны!

Рокгаллер поднялся последним, Волсингейн сказал ему тихонько:

– А вино и жареных гусей отыщем на нижнем этаже, знаю местечко.

Во времена Скагеррака во дворце было три тысячи придворных на постоянной основе и восемь тысяч слуг, включая лакеев, но сейчас, как мне кажется, тех и других стало почему-то больше.

Скагеррак увел с собой в пещеры самых преданных и самых нужных ему, однако едва вернулись в уцелевший мир, эти преданные предпочли оставить сверженного властелина и постараться вернуться в императорский дворец в свои апартаменты, однако за это время там уже захватили те, кто решил погулять напоследок перед гибелью мира.

Я покинул кабинет с самым сосредоточенным видом, дескать, думаю о высоком, мои деликатные военачальники постепенно отставали в коридоре и на лестнице, рассеивались по коридорам, переходам и анфиладам.

В нижний холл меня сопровождали только Альбрехт и Норберт да еще два-три человека за спиной на почтительном расстоянии. Альбрехт и Норберт пошли справа и слева, одинаково собранные, настороженно поглядывающие на местных.

Альбрехт спросил негромко:

– Насчет стычек между вельможами уже знаете?

Я поморщился:

– Не наше дело. Пусть сами.

– В главных зданиях размещалось три тысячи этих трутней, – напомнил он. – Теперь прежние пытаются вытеснить новых. Я не допускаю, чтобы их жалобы поднимались выше уровня сэра Хьюрстона. В крайнем случае разрулит сам лорд-канцлер, но, думаю, и вы должны знать в общем…

– В общем знаю, – ответил я. – Те и другие по-своему правы… Сэр Норберт?

Норберт сказал суховато:

– А по-нашему, всех бы утопить, но хорошо, что знаете. Еще часть помещений заняли наши военачальники, но, правда, только те, что и были для гвардии императора и старших служащих! Так что мы по сути никого не выпихнули.

– Это нам в плюс, – одобрил я, – хотя и пофигу, но мы же как бы считаемся с мнением общественности лордов? Что нас не касается, то не касается.

Альбрехт пробормотал:

– Не стоит показывать силу без надобности.

– Даже, – согласился Норберт, – когда хочется… по молодости.

Я промолчал, камешек в мою сторону, но так, предупредительный. Я как раз не показываю, а если уж приходится, то делаю так, чтобы второй раз уже не понадобилась.

Ближе к выходу во двор целая группа придворных, ярко одетых во все цвета, кроме черного, молча склонились в поклонах. За моей спиной кто-то смешливо фыркнул. Не одному мне эти напудренные головы показались стадом овец, таких же белых, кудрявых и одинаковых.

Женщины красиво и грациозно приседают, растопыривая платья, мы с достоинством продефилировали мимо, с одобрением заглядывая в низкие вырезы платьев. При всей нашей строгой морали северян все равно каждый подспудно желает, чтобы эти вырезы стали еще ниже, хотя бы до пояса.

– Это для нас вечер, – обронил Альбрехт, – а для них день только начинается…

Только Норберт смотрит строго на эти густо напудренные лица мужчин и женщин, делающие их похожими на фарфоровых кукол. На мой взгляд, похожи еще и на белых клоунов.

У всех одинаково пышные прически, тоже густо посыпанные то ли пудрой, то ли мукой, колоколообразные платья, их постоянно нужно придерживать по бокам руками, тщательно вымеренное декольте, чтобы самую малость высовывались края розовых ареол, но дразняще скрывающее ниппели. Это, кстати, самая продолжительная война в истории, я еще в детстве видел демонстрации в Нью-Йорке с плакатами Free nipples, но, похоже, ситуация долго еще будет на этом же уровне, как и сейчас здесь в эпоху то ли позднего Средневековья, то ли уже Возрождения.

Во дворе прогуливаются стайками сплетничающие женщины, все яркие как только что распустившиеся цветы. Нас заметили сразу, повернулись и, выстроившись в ряд, это чтоб мы всех рассмотрели и оценили, присели в почтительнейших поклонах.

У Джесины Артерберри две мушки в виде перевернутых сердечек, остриями вверх, что означает ангину и критические дни, так что остается только анал, зато у леди Николетты Ваинврайт ни одного сердечка, только крохотная мушка над верхней губой слева, означает просто дразнящий флирт без всяких обязательств, извращенка.

Герцогиня предупреждала, что леди Мишеллу легко могут отодвинуть эти блистательные красавицы, но тут ошиблась, у меня специфические запросы.

Принцесса Колин Горриган смотрится на мой, взгляд достойнее, о ней тоже предупреждала Самантелла, однако мне рано увязать в пирах и бабах…

Альбрехт, шагая рядом, сказал негромко:

– Чего я только не насмотрелся с вами, сэр Ричард, но даже мне от этих вольностей не по себе.

– Они к этому шли столетиями, – пояснил я. – Медленно, шажок за шажком. Привыкли. Им кажется, что так правильно и что так было всегда.

– А как вам?

Я ответил уклончиво:

– Главное, пусть не видят наш сапог над их головами.

Безмятежно голубое небо ближе к закату наливается зрелой синевой, обретает солидность и насыщенность, а на западе уже слегка розовеет перед наступлением мощного и насыщенного пламенными красками заката.