Кристель Дабо - Тайны Полюса [litres с оптимизированной обложкой]

– Да вы просто ненормальная! – проворчал в бороду старый Эрик, убедившись, что его никто не слышит. – Хотите навлечь громы и молнии на свою голову?

Сперва Офелия решила, что старик воспользовался удобным случаем в надежде взять над ней реванш. Но увидев, что он напуган не меньше ее самой, начала понимать: он, вероятно, спас ей жизнь.

– У меня все вылетело из головы, – пролепетала девушка, утирая сочившуюся из носа кровь. – Я и не думала, что эта история так его разъярит.

– Ладно, попробую отвлечь его, может, он забудет ваш дерзкий поступок, – буркнул старый Эрик, продевая руки в ремни аккордеона. – Главное, чтобы он не успел ничего записать в свой блокнот. А не то достанется всему нашему театру.

С этими словами он бесцеремонно затолкал Офелию подальше за кулисы, и едва девушку скрыла темнота, как завораживающий голос рассказчика утихомирил гомонившую публику. Растерянная вконец, Офелия стала на ощупь пробираться к выходу, только теперь начиная осознавать, что она наделала. И когда ее руки встретились с крепкими руками Ренара, вцепилась в них, словно в спасательный круг.

– Ну, кажется, на сей раз я и впрямь сделала глупость, – прошептала она.

– Вы все еще нуждаетесь в моих советах и суждениях, мадемуазель? Тогда послушайте мое суждение: вам срочно требуется совет. И вот мой совет: всегда прислушивайтесь к моим суждениям.

Гораздо позже, уже глубокой ночью, Офелия наконец вспомнила о Торне.

Свернувшись клубочком в постели, изнемогая от тропической жары, она безуспешно боролась с тоскливым страхом, таким сильным, что он, как это бывало на Аниме, передавался всему окружающему. Москитная сетка вздымалась, точно корабельный парус, вешалки шумно сталкивались и стучали в шкафу, очки прыгали по кровати, словно разъяренный краб, туфли яростно топали по ковру, а жалюзи сотрясались так, что иллюзорный солнечный свет, проникавший в их щели, то вспыхивал, то исчезал.

Офелия долго пыталась заснуть, но стоило ей закрыть глаза, чтобы положить конец этому переполоху, как перед ней всплывало разъяренное лицо Фарука, словно его образ запечатлелся у нее под веками. Она испачкала четыре платка, пока ее нос не перестал кровоточить, а тело все еще сотрясалось от мучительных нервных судорог. Девушка не постигала, отчего эта незамысловатая сказка так поразила Духа Семьи. Когда Фарук объявил, что история о кукле ему не нравится, ей показалось, будто он узнал в марионетках собственных придворных, и это привело его в раздражение. Но теперь ей стало ясно, что она жестоко ошиблась: в ее сказке крылось нечто другое. После злополучного представления Фарук заперся на последнем этаже своей Башни и с тех пор, как выразился его референт, изолировал себя от общества.

Офелия тоже оказалась «изолированной от общества», но по другой причине.

Вплоть до новых распоряжений она была объявлена персоной нон грата.

Ренар полночи провел у телефона, выслушивая и записывая все отмененные приглашения. Что же касается Беренильды, то она сурово, как никогда, разбранила ее, назвав наглой, глупой и неблагодарной девчонкой.

– Если мы лишимся покровительства нашего монсеньора, мы погибнем! – твердила она, прижимая руки к округлившемуся животу.

Офелия снова и снова думала об этих словах, и ей не под силу было утихомирить вещи в комнате. И только увидев, как яростно раскачивается трюмо, она вспомнила, что пропустила назначенную встречу с Торном.

Девушка вскочила. Из собственного зеркала она прежде уже не раз проходила в зеркало на двери гардеробной интендантства. Офелия погрузила руку в свое отражение и удивилась, не нащупав на другом конце никакой одежды. Это означало, что Торн оставил дверь гардеробной открытой и все еще ждет ее появления, несмотря на поздний час. Поколебавшись, она схватила очки, шагавшие боком, по-крабьи, через кровать, надела домашнее платье и ботинки.

Интендантство всегда было воплощением порядка: идеально ровные ряды папок, запертые на ключ шкафчики, этикетки на каждой дверце. Офелия решила, что ошиблась зеркалом, обнаружив в мигающем свете лампы сотни бумаг, разлетевшихся по комнате, как птички в вольере.

Ледяной вихрь с бешеной силой врывался в помещение через круглое слуховое оконце; это был настоящий ветер, а не тот иллюзорный теплый бриз, которым Офелия дышала с утра до вечера, и он превратил разбросанные листы в свирепый белый буран. Офелия осторожно переступила порог, боясь растоптать какой-нибудь документ и спрашивая себя, куда девался Торн и зачем он распахнул окно.

Только сделав несколько шагов и услышав хруст стекла под ногами, Офелия поняла, что окно попросту разбито. Но это было ничто по сравнению с тем сюрпризом, который ждал ее дальше, когда она разглядела наконец Торна в самой гуще бумажной метели.

Он целился в нее из пистолета.

Офелию так потряс его вид, что она даже не успела испугаться. Торн был неузнаваем. Кровь текла с его лба, из ноздрей, изо рта, словно бесчисленные рукава одной большой реки. Кровь пропитывала волосы, не давала разомкнуть веки, капала с кончика носа и оставляла пурпурные разводы на белой рубашке.

– Ах, это вы, – промолвил Торн, опустив пистолет. – Вам следовало меня предупредить, я уже перестал вас ждать.

Он говорил спокойно, сдержанно, не обращая внимания на свои раны, так, будто в его интендантстве никакого разгрома и в помине не было. Быстрым движением он подкинул пистолет, взял его за ствол и протянул Офелии рукояткой вперед.

– Возьмите. Нажимайте на курок лишь в случае крайней необходимости. Они наверняка больше не явятся, но осторожность не помешает.

Офелия даже не взглянула на пистолет – она смотрела только на кровь. И прилагала все силы, чтобы не выдать свой ужас.

– Кто это сделал?

– Этот вопрос меня не волнует, они уже получили по заслугам, – равнодушно ответил Торн. – Зато я был бы им очень благодарен, если бы они поаккуратнее рылись в моих ящиках. Мне теперь понадобится много часов, чтобы все разложить по местам.

Поняв, что Офелия так и не дотронется до пистолета, Торн сунул его за пояс и схватил на лету порхавший над ним лист бумаги.

– «Просьба о субсидии для улучшения внешнего вида зданий», – пробормотал он сквозь зубы. – Это пойдет в стопку под телефоном.

Офелия изумленно взирала на Торна, который перешагнул через груды бумаг и аккуратно положил лист под то, что некогда было телефонным аппаратом. Теперь она уже разглядела такие же стопки по всей комнате – прижатые корзинкой для мусора, пепельницей, ножками стула, словно белые птичьи гнезда, спасенные от ветра. И на каждой из них была кровь Торна. Офелия невольно восхитилась этой безумной страстью к порядку: он даже не подумал сначала заняться своими ранами, вызвать жандармов или чем-то заткнуть разбитое слуховое окно, а в первую очередь бросился собирать архив. Вот и сейчас он, присев на ковер, сортировал очередную кипу листов, подобранных с пола.