Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

Эвклей и его великаны прикатили назад колесо с Иксионом. Титан уже не орет – тихо стонет. Накатался.

Менетий возлежит весь в тушках убитых грифов, оковы наполовину сломаны. Титан ржет так, что пуганые данаиды бегут к колодцу вдвое быстрее. «Представляете, этот остолоп принял меня за Прометея!!! Ага-га-га-га…» Смеха в Менетии убавляется, когда к нему возвращаются грифы.

Дальше. Посмотреть мосты. Хотя там не на что смотреть – жалкие огрызки над Коцитом и Ахероном. Хоть ты на каждый бывший мост нового Харона сажай.

Интересно – сколько Гефест носился по миру и крушил? Судя по разрушениям – долго. Что ж меня не позвали? Найти не могли?

Или меня боятся больше, чем Гефеста?

Пещерным чудищам, лишившимся домов – пообещать новые. Рой даймонов тоже свое место потерял – пристроить неподалеку от дворца Кер… Раненых не меньше сотни – к Гекате и ее чаровницам. Пусть ставят на огонь котлы побольше.

Ворота, суета, разгоряченный и красный Эвклей, и спасибо, что судов нет, с ними бы не расхлебались…

Минта и без того меня сегодня не дождется. Ни раньше, ни вообще. Отосплюсь во дворце. Тем более – виски опять как клещами стиснули – надежными, кузнечными…

Все-таки, это был не самый худший день, – подумалось, пока я поднимался к спальне. Суматошный. Безумный, как Гефест в подпитии. Но ничего – интересный. К совершенному его сумасшествию не хватает только…

Задумавшись, я толкнул дверь в талам. Позабыв, что почти четыре месяца ее не открывал.

– Царь мой! Наконец-то…

Медное пламя в глаза – полосой. Волосы небрежно переплетены алыми лентами – огонь в огне. Хитон – домашний, тоненький, с обещанием приоткрывает белое плечико.

Шаг навстречу.

Я смотрел на жену, казалось, более красивую и более соблазнительную, чем обычно, с непониманием. Пламя Флегетона – ну, вот кто может сказать, что творится у женщин в головах?!

Разве что Зевс, но оно и понятно, он с мужчинами меньше общается, чем…

– Ты устал, царь мой, – легкая умиротворяющая улыбка, ладони скользят по ткани хитона под гиматием. – Я слышала, в мире объявилось какое-то детище Ехидны. Было много хлопот? Давай я помогу тебе.

Ресницы опущены, скрывая глаза. Игривый румянец на щеках.

Легкий хитон норовит уползти с плеч.

Выглядит многообещающе.

Вот только глаз не могу разглядеть… а, ладно, и не пытаюсь, потому что главное – не это. Главное – она с небывалой пылкостью отвечает на мои поцелуи.

Кровь нетерпеливо постукивает в висках – проснулся семейный темперамент…

– Сейчас… подожди… царь мой… вот, выпей отвар, он снимет усталость…

В тонких ладонях – ясеневая чаша с прозрачно-зеленым настоем. От жидкости странный аромат – и свежий, и сладкий, немного вяжет… Незнакомый мне, нет, как раз потаенно-знакомый, и кровь прилипает к щекам, когда я доношу чашу до губ.

«На тебя только раз взглянуть – и уже не до аполлонов. Ты будто из древних песен – черное пламя, которому сам отдаешься, чтобы – до костей…».

И непонятный, смешанный аромат от черных, с зеленым отливом волос…

Медленно я поднял глаза и встретился взглядом с Персефоной.

С двумя зелеными остриями, которые она прятала под ресницами. Лицо – застывшая маска белее крыльев Ники. И губы чуть шевелятся, храня на себе следы соблазнительной улыбки:

– Ты не пьешь, царь мой? Почему же?

Я отшвырнул чашу с такой силой, что она разлетелась в щепки. Душистый отвар окропил стену, аромат свежести и сладости повис в воздухе, наполнил грудь, и в какую-то секунду я увидел…услышал…

«А-а-а… Владычица… не на-а-а-адо…»

«Лежать, тварь! Это у тебя получается лучше всего. Сколько раз ты была с ним?!»

«А-а-а, я всё сделаю, только дай жить… дай мне жить…»

«Чтобы ты могла тащить на ложе чужих мужей?»

«И-и-и-и, нет, это все он… он! ты же знаешь, ты знаешь его, а я уйду, я скроюсь, меня Гелиос не увидит и Борей не отыщет, я скроюсь, только не надо… только дай мне жить…»

«Да. Я дам тебе жить. Вечно».

Я могу поклясться: сейчас у нее такой же взгляд и такая же улыбка, как когда она произносила это свое «Вечно».

– Она не сразу поняла, – шепот чуть слышный, такой же сладкий, как и аромат от отвара. – Она и превращаться стала не сразу. Сначала волосы. Потом ноги. Вот руки почему-то превращались медленно. Она еще кричала, когда из пальцев прорастали темно-зеленые листья. Растение назовут ее именем – Минта. Не знаю уж, какие в ней свойства, но может, лекари будут собирать как траву для мужчин…

Моя левая рука невольно дернулась – размахнуться, но за секунду до того острый кулачок с размаху впечатался в грудь.

Теперь ее глаза не были двумя остриями – горели как Флегетон. Только его воды не бывают зелеными.

– Тебе было мало? Мало меня?! Захотелось разнообразия, как Зевсу? Можешь пойти и полюбоваться на свою нимфочку – если, конечно, среди трав отыщешь. И со всеми остальными – слышишь, с каждой! – будет то же самое. С каждой, слышишь?! Можешь карать меня, но – с каждой! И если ты хотя бы попробуешь… посмеешь…

Слова тонули в моих поцелуях, отпадали ненужной шелухой, спадали, как одежда в ночи, оставляя обнаженные смыслы. Для слов больше не было места между нами, между нами ничему больше не было места… и упало только две фразы – много позже, вылепившиеся, словно статуэтки из глины, из рваного дыхания, шороха сминаемой ткани, звуков прикосновений губ – к губам.

– Скажи… скажи, что я лучше ее… скажи мне…

– Лучше всех.

Свежий аромат нового растения минта[2] обиженно впитался в стены, не желая присутствовать в спальне Владык этой ночью.

– Афродита красивее меня, – сказала Персефона наутро. Она рассматривала черепаховый гребень с отделкой черненым серебром – изящная вещица, явно подарок Афродиты.

– Она скучная, – отозвался я, потягиваясь.

– Афина умнее и лучше владеет оружием.

– И никто не понимает, почему она носит пеплос, а не мужской хитон.

– Артемида прекрасный стрелок.

– И даже ее брат признает, что она бешеная. Шутит, что ее даже в аид нельзя, только в лес. Иначе нигде не уживется.

– Откуда ты…

– Гермес.

– Геба прекрасная хозяйка…

– Сплетница, как все прекрасные хозяйки.

– Гера…- она немного подумала и вздохнула. – Ах, да.

Гребень погрузился в густые локоны, утонул в них целиком. Вынырнул, утонул, вынырнул…

– Скоро праздник по поводу победы в Титаномахии. Подготовка подходит к концу… ты будешь?

– Нет.

– Я останусь еще на день или два. Скоро начало весны – если мать заметит…

– Да.

– Ты стонал во сне.

– Что?