Филис Каст - Богиня по крови [litres]

Он моргнул и немного ошеломленно посмотрел на меня.

– У нас будет внучка. Какая странная, но удивительная вещь – старение.

Я обвела его взглядом с головы до ног. Начала с мускулистого человеческого торса, который был лишь немногим полнее, чем у стройного сильного кентавра, с которым я обручилась почти двадцать лет тому назад. В темных волосах серебрилась седина, но мне это нравилось. Это придавало ему мудрость и благородство, хотя и было не очень честно, поскольку меня саму седина старила, делая похожей на бабушку (из-за чего мы с Аланной постоянно закрашивали ее хной). Он старился очень, ну просто очень очаровательно.

– Ну как, я получаю проходной балл, любовь моя? – Он с любопытством поднял бровь.

– Подожди. – Я внимательно посмотрела на лошадиную часть его тела. – Я еще не проверила, не появилось ли у тебя за последнее время искривление позвоночника.

– Хрумф! – фыркнул он и подхватил меня, а потом с явно не стариковской силой закинул себе на спину. – Кривой позвоночник, как же, – пробормотал Кланфинтан. – Полагаю, тебе, бабуля, лучше держаться, иначе ты можешь упасть со своего престарелого мужа.

Хихикая – что было для бабушки совершенно неприлично, – я обняла его руками за широкую спину и ласково куснула в плечо. Кланфинтан двинулся вперед легким плавным галопом, и мы отправились в Великий зал, чтобы одобрить выбранного нашей дочерью мужа – не важно, в восторге мы от него или нет.

Морриган я выбросила из головы. Кланфинтан прав, я должна доверять своему отцу и богине.

К тому же существовала простая истина – Морриган не моя дочь. У меня есть своя, и она рядом со мной. Мне необходимо сосредоточиться на Мирне и своей жизни в Партолоне. Точка.

– Эй! – Я намеренно пощекотала ухо мужа дыханием и, почувствовав, что он вздрогнул, прикусила мочку. – Если я правильно считаю месяцы, мы должны стать бабушкой и дедушкой ранней осенью. «Будь я в Оклахоме, как раз начался бы учебный год», – мысленно добавила я.

– Осень отличное время для рождения ребенка, – твердо сказал Кланфинтан.

– Да… – согласилась я, но мысли мои пошли в другом направлении. Осень была временем, когда жизнь вообще и Партолон в целом готовились к зиме. Обычно весна ассоциируется с рождением детей и новыми начинаниями, Осень, напротив, считается временем окончания: смерть опадающей листвы… последний урожай летних фруктов… подготовка к наступлению более коротких и темных дней. Я нахмурилась и положила подбородок на плечо мужа, переживая о сложном символизме так, как может переживать только бывшая учительница английского.

Эпона, которая обычно разговаривала со мной, подталкивая мой разум и рассказывая, каким глупым может быть мое воображение, сейчас непривычно помалкивала.

Оклахома

Морриган ехала на машине уже больше часа, когда поняла, куда направляется. Она поглядела на часы на приборной панели. Был уже одиннадцатый час. Она доберется до пещеры уже за полночь.

– И это хорошо, – сказала она себе, стараясь успокоиться от звука собственного голоса. – Мне не нужно, чтобы кто-то видел, что я собираюсь делать.

А что, собственно, она собирается делать?

Ну… эту часть своего плана она еще не продумала. На самом деле она вообще пока не думала о том, что будет делать дальше. Знала только, что ей необходимо сбежать от бабушки и деда, которые не были ей родными. А в Партолоне жила особа, у которой были и мама, и папа, и бабушка с дедушкой. Бабушка с дедушкой, которые не были на самом деле для нее таковыми.

От всей этой ситуации у Морриган болела голова. А еще больше болело сердце и сводило живот.

– И что мне делать, когда я доберусь до пещеры? – спросила себя Морриган.

– Прими свое наследие…

– Нет, – твердо ответила она. – На эту тему я не хочу слушать никого из вас. – Она сделала погромче радио, чтобы заглушить шепот ветра. Ей нужна ясная голова и ни к чему нужно влияние чужих мыслей, которым она не могла пока доверять. Если слова «прими свое наследие» подразумевают, что таким образом она узнает, кто она такая, и выяснит, что за силу имеет, – Морриган примет его.

И что это был за голос, который показался ей в пещере голосом матери и был ей так близок? Она не может ему доверять. Это была не Шеннон, школьная учительница английского и дочь Ричарда Паркера. Морриган прикусила губу, стараясь не разреветься. Все эти многочисленные фотографии красивой и полной жизни женщины, которая улыбалась ей, – фотографии, которые бабушка с дедом бережно хранили в альбомах и показывали ей с самого раннего детства. Все картины, которые она рисовала в своем воображении, представляя, что бы сказала ей Шеннон, будь она жива, и как бы они жили, если бы она не умерла. Но это была не ее мать.

Ее матерью была по-королевски испорченная Великая жрица из другого мира.

Какова мать, такова и дочь?

Морриган очень надеялась, что нет.

Она глянула на молчащий сотовый телефон, который выключила, как только села в машину. Они наверняка волновались о ней, и она ненавидела причинять им боль. Они любили ее, Морриган об этом знала и не сомневалась, что так и есть. Иначе это не были бы бабушка с дедушкой. Морриган уже жалела, что наговорила им столько неприятных слов. Она на них не злилась – во всяком случае, перестала злиться, как только получила время подумать и успокоиться. Не их вина, что она не дочь Шеннон Паркер. Она даже могла понять, почему они ей не рассказали. Как объяснить… рассказать… пяти-, шести- или даже пятнадцатилетней девочке, что на самом деле она дочь жрицы из другого мира, которая сначала обратилась к злу, потом от него отказалась и в конце концов умерла? Даже сейчас трудно все это осознать, а ведь ей уже восемнадцать, и она, как предполагается, взрослая и образованная девочка.

Сидя за рулем машины, Морриган медленно просеивала песок разрозненных мыслей. Рианнон Маккаллан. Так звали ее мать. Как ей теперь менять свое мысленное представление о матери с Шеннон Паркер на Рианнон? Даже сейчас у нее перед глазами вставали вьющиеся рыжие волосы, яркие зеленые глаза и улыбка, полная жизни. Ладно, сначала ей надо стереть с изображения современную одежду и заменить каким-нибудь женским нарядом из тех, что она видела в мини-сериале «Рим» на канале HBO. И еще надо стереть улыбку Шеннон. Что-то подсказывало ей, что, если бы Рианнон улыбнулась, ее улыбка отличалась бы от лучащейся улыбки Шеннон.

Дедушка сказал, что, по словам шамана, Рианнон перед смертью отказалась от Придери и примирилась с Эпоной. Интересно, правда ли это. У шамана вроде бы нет причин лгать. Но можно ли то же самое сказать о Рианнон? Не солгала ли она?

Сейчас самое важное для Морриган было понять, как ей узнать правду о своей матери? Голос, который она слышала в пещере, казался таким материнским, таким любящим. В тот момент она предположила, что это был голос матери – она ощутила с ней близость, какой раньше никогда не испытывала. И после того, что она узнала сегодня, Морриган больше, чем когда-либо, хотелось выяснить, действительно ли это был голос ее матери – ее родной матери Рианнон. И правду ли нашептывал этот голос?