Эрика Йохансен - Завоевание Тирлинга [litres]

– Идите, священник, – распорядилась Майя. – Я постараюсь ее задержать, но у вас очень мало времени.

Тайлер замешкался, потом взял ящичек и засунул в сумку вместе с Библией. Мгновение скорбь по книгам угрожала захлестнуть его, но он не дал ей завладеть собой. Он даже устыдился, что посмел чувствовать такое сейчас. Он потерял библиотеку, а стоящая перед ним женщина рисковала жизнью.

– Идите, – повторила она, и Тайлер заковылял к дверям, приоткрыв одну и протиснувшись наружу. Он бросил последний мимолетный взгляд на Майю, уставившуюся на пузырек на столе, прежде чем закрыть за собой дверь. Прислужники, стоявшие по обе стороны от дверей, так небрежно прислонились к стене, что Тайлер подумал, что они подслушивали. Тот, с прикусом, посмотрел на него, прищурившись, а потом спросил:

– Святой отец звал нас?

– Нет. Мне кажется, он уже удалился на всю ночь. – Тайлер повернулся и пошел по коридору, но не успел сделать и нескольких шагов, как ему на плечо опустилась рука.

– Что в сумке? – спросил прислужник.

– Библия.

– А еще?

– Новое одеяние, – ответил Тайлер, удивляясь с какой легкостью придумал, что соврать. – Святой отец произвел меня в епископы.

Они отступили, обменявшись тревожными взглядами. В иерархии Арвата личные помощники святого отца, даже прислужники, считались значительней священников. Другое дело епископ: даже самому низшему епископу никто не осмеливался перечить. Словно по взаимному согласию, оба прислужника поклонились и отошли.

– Доброй ночи, Ваше Высокопреосвященство.

Тайлер повернулся и захромал по коридору. Он предполагал, что через пару минут, не больше, они догадаются, что его история абсурдна. Святой отец не хранил у себя запасные одеяния епископа и не раздавал их, словно конфетки. Да и вторая женщина могла поднять тревогу в любой момент. Тайлер остановился наверху лестницы, глядя вниз на концентрические квадраты, словно в лицо смертельному врагу. Нога уже пульсировала, яркие вспышки боли пробегали от бедра к пальцам. Ему бы хотелось вызвать лифт, работающий по ночам в ограниченном режиме, обслуживая этаж святого отца. Служители, возможно, согласились бы спустить его до комнат братьев. Но лифт придется ждать – ночью платформа опускалась на нижний этаж Арвата, – и, если тревогу поднимут, пока он будет в нем, он застрянет между этажами, а потом придут стражники Андерса и схватят его. Нет, нужно спускаться по лестнице, и судя по тому, в каком состоянии находилась нога Тайлера, скоро ему придется прыгать.

Тайлер поморщился, стиснул язык между зубами и, тяжело опираясь на перила, двинулся вниз. С каждым шагом сумка ритмично била по бедру, не щадя его артрита. Один этаж позади: он схватил сумку, пытаясь удержать ее на месте, и почувствовал острые грани ларца.

«Я – часть великой Божьей задумки».

Эта мысль долгое время не приходила ему в голову. Он думал о женщине, Майе, и почувствовал, как его накрывает волна тошнотворного чувства вины. Он оставил ее там, у стола, забитого морфием, терпеть любое наказание, которое вменит ей Андерс.

Два этажа позади. Теперь Тайлер усердно прыгал, держа больную ногу на весу, и изо всех сил вцеплялся в поручень, продвигаясь крошечными скачка́ми. Теперь и здоровая нога начинала болеть, нетренированные мышцы могло в любой момент свести судорогой. Он понятия не имел, что делать, если это случится, прежде чем лестница закончится. Три этажа позади. Обе ноги протестующе ныли, но он не обращал на это внимание. Четыре этажа. Снова нахлынул адреналин, блаженно хлынув в его кровь, и, ступив на последние ступеньки, Тайлер, вопреки всему, поймал себя на том, что ухмыляется, словно мальчишка. Он был счетоводом и аскетом, кто мог бы подумать год назад, что он окажется здесь, скачущий, словно кролик, вниз по ступенькам? Завернув за второй угол лестницы, он мельком увидел поникшие плечи двумя пролетами ниже, человека с почти лысой головой. Улыбка погасла.

Сэт.

Тайлер приостановился, услышав наверху какой-то приглушенный звук. Секунду спустя тишину расколол глубокий гул колоколов. Тревога. Крики скатывались эхом вниз по лестнице, и теперь Тайлер слышал топот несколькими этажами выше. Они не хотели ждать лифта. Тайлер снова запрыгал, поворачивая за угол последнего пролета. Подойдя ближе, он обнаружил, что Сэт спал, и даже во сне истекал потом, его кожа казалась восковой в тусклом свете. Сэту не становилось лучше. Да никто и не пытался его вылечить. Когда всем священникам Арвата перестали сниться кошмары, когда Сэт исчерпал свою полезность, святой отец просто убрал его, чисто и аккуратно, как Тайлер убирал книги. Тайлер добрался до площадки и столкнулся с табличкой на шее Сэта: «Мерзость». Слово, казалось, глубоко вонзилось в Тайлера, открывая широкую галерею всего, чего не должно было быть. Когда Церковь Господня возродилась после Перехода, получилась суровая, под стать времени, но хорошая церковь. А сейчас…

– Сэт, – прошептал Тайлер, не зная, что сказать, пока слова не вырвались сами. – Сэт, проснись.

Но Сэт продолжал спать, его губы дрожали в полумраке.

– Сэт!

Сэт проснулся с рывком и резким криком и посмотрел мутным взглядом.

– Тай?

– Это я. – Тайлер схватил табличку и стянул ее Сэту через голову. Шаги гремели прямо над головой: стражников святого отца отделяло от них не более двух этажей. Тайлер отшвырнул табличку через перила, и через мгновение она исчезла из вида.

– Давай, Сэт. – Он обхватил друга за талию и потянул его со стула. Сэт зашипел от боли, но не отстранился.

– Куда мы идем?

– Подальше отсюда. – Тайлер вытащил его в коридор. – Я не могу тащить тебя, Сэт. С ногой совсем плохо. Тебе придется мне помогать.

– Постараюсь. – Сэт положил руку Тайлеру на спину, поддерживая, и они похромали. Губы Тайлера растянулись в мрачной улыбке.

Отличная мы парочка. Старые, хромые и изуродованные.

Но даже этот юмор висельника разбередил его память, и Тайлеру вспомнилось кое-что из детства, сцена с одного из гобеленов отца Алана: Иисус Христос, Царь иудейский, по дороге в Галилею, ведет слепого, помогает хромому, утешает прокаженного. Тайлер подолгу смотрел на этот гобелен, единственное изображение в доме отца Алана, не изображающее гнев Господень. Лицо Иисуса на гобелене было мягким и доброжелательным, и, хотя вокруг толпились убогие мира сего, он не отворачивался.

«Это мой Бог», – понял Тайлер, и теперь, ковыляя по высокому каменному коридору более шестидесяти лет спустя, воспоминание привело его в возвышенный экстаз. Сломанная нога подогнулась под ним, и он подумал, что сейчас рухнет вперед, утягивая за собой Сэта, и они оба закувыркаются по плитам, пока не влетят в стену. Но потом Тайлер почувствовал, как невидимые руки вцепились в его ноги, поддерживая колено, помогая бежать.